Не будет никакого создания богов.

Она здоровается с пастором и объясняет, как все должно происходить.

Поскольку от отпевания она отказалась, будут только положенные перед опусканием урны фразы.

Передача в руки Создателя и молитва о том, чтобы смерть и воскрешение Иисуса совершились в человеке, созданном Богом по своему подобию, прошли перед кремацией без присутствия Софии.

Возвратишься в землю, из которой ты взят: ибо прах ты и в прах возвратишься.

Господь воскресит тебя в Судный день.

Все должно занять не более десяти минут.

Они вместе идут мимо маленького пруда в сторону деревьев, растущих на кладбище.

Пастор – невысокий, тощий мужчина, возраст которого ей трудно определить, – несет урну. Его худосочному телу присуща медлительность стареющего человека, но во взгляде сквозит любопытство юноши.

Они не разговаривают, но ей трудно оторвать взгляд от урны. Там лежит то, что осталось от ее родителей.

Обгорелые кости опустили после кремации в сосуд для охлаждения. Несгоревшие детали типа бедренного протеза Бенгта извлекли, перед тем как с помощью мельницы для костей обратить части скелета в порошок.

Умерев, ее отец, как это ни парадоксально, стал для нее в то же время живым. Открылась какая-то дверь, будто в воздухе прорезалась дыра. Дверь стоит перед Софией распахнутой и предлагает освобождение.

Следы, думает она. Какие следы они после себя оставили? Ей вспоминается случай из далекого прошлого.

Ей четыре года, Бенгт залил новый пол в одной из комнат подвала. Соблазн прижать ладошку к блестящему вязкому цементу оказался сильнее страха перед наказанием, которое, как она знала, за этим последует. Отпечаток маленькой ручки сохранялся там до самого пожара. Наверное, он по-прежнему остался под руинами сгоревшего дома.

А что останется от Него?

То физическое, что Он оставляет после себя, вероятно, испорчено или отчуждено, развеяно по ветру. Подготовлено к продаже с аукциона. Вскоре станет анонимными предметами, принадлежащими совершенно чужому человеку. Вещами без истории.

Следы, оставленные Им внутри нее, напротив, переживут его в форме стыда и долга.

Долга, с которым ей никогда не расквитаться, как бы она ни старалась.

Он будет только продолжать расти и расти.

Что я вообще о Нем знала? – думает она.

Что скрывалось в глубине Его души и о чем Он мечтал? К чему стремился?

Им двигала постоянная неудовлетворенность, думает она. Как бы тепло Ему ни было, Он все равно дрожал от холода, и сколько бы Он ни ел, у Него все равно подводило живот от голода.

Пастор останавливается, ставит урну на землю и склоняет голову, точно в молитве. Кусок зеленой ткани с отверстием посередине растянут перед могильной плитой из темно-красного гранита.

Семь тысяч крон.

Она пытается поймать взгляд пастора, и он, когда наконец поднимает голову, смотрит на нее и кивает.

Она делает несколько шагов вперед, обходит вокруг ткани, наклоняется и берется обеими руками за веревку, прикрепленную к красной урне. Ее поражает, какая урна тяжелая, веревка режет ей руки.

Она осторожно двигается к отверстию, останавливается и медленно опускает урну в черную дыру. Немного поколебавшись, она выпускает веревку из рук, предоставляя ей упасть и улечься на крышку урны.

Ладони жжет, и, разжав руки, она видит по ярко-красному пятну на каждой ладони.

Стигматы, думает она.

Самым популярным аттракционом парка “Грёна Лунд” является перестроенная наблюдательная вышка стометровой высоты, которая видна из большинства районов Стокгольма. Пассажиров медленно поднимают на высоту восьмидесяти метров, после чего они там некоторое время висят и, наконец, мчатся к земле со скоростью почти сто двадцать километров в час. Спуск занимает две с половиной секунды, и при торможении пассажиры подвергаются перегрузке в три с половиной g.

То есть при приземлении человеческое тело весит в три с лишним раза больше обычного.

Еще хуже обстоит дело с весом тела по пути вниз.

Мчащийся со скоростью сто километров в час человек весит более двенадцати тонн.

– Ты знаешь, что они прошлым летом закрывали “Свободное падение”? – со смехом спрашивает София.

– Вот как? Почему же? – Жанетт сжимает руку Юхана, и они продвигаются в очереди на несколько шагов вперед. При мысли, что София и Юхан вскоре повиснут наверху, у нее кружится голова.

– В одном из луна-парков США кому-то оторвало тросом ноги. Наши закрыли, потому что им пришлось проводить проверку безопасности.

– Черт… прекрати. Нашла время рассказывать об этом, когда вы как раз собираетесь ехать.

Юхан смеется и пихает ее в бок.

Она улыбается ему. Ей уже давно не доводилось видеть его таким оживленным.

За последние несколько часов Юхан и София уже успели опробовать “Метлу”, “Каракатицу”, “Эстрим” и “Катапульту”. Кроме того, у них есть по фотографии, где они с криком мчатся на “Ковре-самолете”.

Жанетт все время стояла внизу и наблюдала с комом в желудке.

Настает их очередь, и Жанетт отходит в сторону.

Храбрость слегка изменяет Юхану, но София поднимается на платформу, и он, нерешительно улыбаясь, следует за ней.

Служитель проверяет, на месте ли предохранительные скобы.

Затем все происходит очень быстро.

Платформа начинает подниматься, и София с Юханом нервно машут ей руками.

В тот момент, когда Жанетт видит, что их внимание переключается на вид на город, она слышит прямо позади себя звук бьющегося стекла.

Трое мужчин устроили настоящую драку.

На то, чтобы их разнять, у Жанетт уходит двенадцать минут.

Семьсот двадцать секунд.

И все кончено.

Попкорн, пот и ацетон.

От этих запахов Софии делается не по себе. Ей трудно отличить реальные запахи от воображаемых, и когда она проходит мимо автодрома, воздух кажется удушливо наэлектризованным.

Воображаемый запах жженой резины смешивается с реальным приторным дуновением со стороны мужских туалетов.

Начало темнеть, но вечер теплый, небо прояснилось. Асфальт по-прежнему мокрый от внезапного ливня, и отражающиеся в лужах мигающие разноцветные лампочки режут глаза. Неожиданный крик со стороны американских горок заставляет ее вздрогнуть, и она отступает на шаг назад. Кто-то толкает ее сзади, и она слышит, как кто-то ругается.

– Чем ты, черт возьми, занимаешься?

Она останавливается, закрывает глаза. Пытается вытеснить из головы впечатления от голоса.