– Саперы говорят, это был только футляр от мины. Провела меня, как мальчишку, – доложил Лерман.

Джон сказал:

– Я должен вас предупредить: все, что вы скажете, может быть использовано против вас. Но вы можете сделать заявление. Обычно, суд принимает это во внимание.

– Мне не о чем заявлять, – ответила Ханна. – Я хочу поговорить с тобой, Джон. Наедине.

Он упорно смотрел в стол.

– Я хочу, чтобы вы поняли: личные мотивы для меня ничего не значат. Вам будет предъявлено обвинение.

– Мог бы предложить девушке стакан чаю. Или хотя бы воды, – сказала Ханна. – Я пропустила ужин. И обед заодно.

Он сжал кулаки так, что они побелели.

– Где он? Кого он преследует?

– Дай мне время, – сказала Ханна. – Столько всего в голове. Только ты все равно не поверишь.

– Вы видели, что он натворил в том доме, – сказал Джон. – Он настоящий мясник. Из больницы сообщили – умер последний раненый. Между прочим, у него трое детей.

Ханна усмехнулась.

– Почему ты не называешь вещи своими именами? – спросила она. – Тот дом вообще-то зовется борделем. А доставили меня туда двое бравых полицейских. На служебной машине. Сдали с рук на руки. Это суд тоже учтет?

Заместитель комиссара кашлянул.

– Я бы попросил вас не отклоняться от темы.

– Хорошенькое дело, – сказала она. – Надеетесь закрыть мне рот?

Джон наконец поднял глаза.

– Ваше запирательство ничего не изменит. Ему не уйти. Утром сюда прибудет спецназ из Пуданга. В городе объявят тревогу. На улицах не будет ни души, только полиция и военные. Его обнаружат.

– У меня в голове ничего, кроме еды. С утра ничего не ела. Почти целые сутки.

Джон сказал:

– У вас есть возможность избежать обвинения в соучастии: сделать формальное заявление.

– Так это допрос? – спросила Ханна. – Мне даже не предложили адвоката.

Кто-то скептически хмыкнул.

Джон хлопнул ладонью по столу:

– Почему ты его выгораживаешь? Что тебя с ним связывает? Ведь ты же не…

– Так, – сказала Ханна, – только грязного белья здесь не хватало. Давай не переходить на личности. Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь. И не собираюсь оправдываться. И выгораживать его тоже. Ведь это он убил того боша.

– Какого еще боша?

– Племянника гроссгерцога.

Он переглянулся с людьми, сидевшими по обеим сторонам стола.

– В фантазии вам не откажешь.

– Это правда. Он не грабил того толстяка. Его просто подставили. Хотели, чтобы его арестовали по пустяковому поводу. Тогда он умер бы, и все концы в воду. У него внутри…

– Ну и наплел же он вам, – сказал Джон с усмешкой. – Ловкий малый. Странно, что вы не распознали его вранье. Опыта вам не занимать.

– Я даже выяснила, откуда все пошло. Из этого города.

– Так у него здесь сообщники?

Ханна покачала головой:

– Да нет же. Просто здесь замешан «Саворский Алюминий».

– Значит, вот она, его цель – «Алюминий». Это в центре, так?

– Улица Лахев, – услужливо подсказал начальник отдела убийств.

– Что-то в этом есть, – сказал Джон, повернувшись к заместителю комиссара. – Я давно подозревал, что он профессиональный исполнитель. Видно, все еще надеется выполнить заказ.

– Ты ничего не понимаешь, – сказала она в отчаянии. Ненависть во взгляде Джона обескуражила ее, она поняла, что он уже все решил для себя, что Хенрика приговорили, окончательно и бесповоротно. Эти люди вокруг только и ждут момента, чтобы пристрелить его, избавиться от формальностей, спрятать концы в воду: слишком много темных делишек спрятано в мутной глубине внешне благопристойной провинциальной лужи. Ей самой казалось – она не испытывает к Хенрику ничего, кроме ненависти: воспоминание о залитой кровью лестнице разрывало ей сердце, требовало распять убийцу; но она не могла забыть комнату в мансарде, ливень, грохочущий по крыше, страх, холод и отчаяние. И его боль. Его абсолютное, совершенно лишенное рационального объяснения, доверие к ней. Она сидела, опустив голову, пока Джон тихо совещался с детективами из отдела убийств. Старик и мальчик в развалинах, люди, замершие на улицах, едкая вонь мертвых кварталов – все это подталкивало ее, не давало молчать. Она словно вернулась во времени, увидела ствол револьвера, направленный в грудь, вновь потеряла способность убеждать и привлекать людей на свою сторону. Она сказала в запальчивости:

– Там, в борделе, он перестрелял этих скотов, чтобы спасти меня. Это он убил Арго, когда…

Она запнулась: взгляды присутствующих скрестились на ней, в каждом чувствовалось предельное внимание и тщательно скрываемая враждебность.

– Значит, вы подтверждаете, что сеньор Арго был застрелен вашим сообщником? – спросил начальник отдела убийств.

– Черт вас возьми, ну почему вы все выворачиваете наизнанку? – беспомощно спросила Ханна. – Этот Арго – тот, кто его подставил. Он искал его, чтобы выяснить, кто заказал убийство. Арго начал стрелять первым, он и меня хотел…

– Так сеньор Арго пытался защищаться? – живо поинтересовался другой полицейский.

«Все ясно – перекрестный допрос, – подумала она. Так они меня в чем хочешь заставят признаться».

– Нет. Он начал стрелять по людям, которые меня похитили. Хенрик появился позже.

– Хенрик – это его настоящее имя?

– Дайте же мне сказать! – воскликнула она, чуть не плача.

– Ханна… – мягко сказал Джон. Но она увидела, что за этой мягкостью не было ни капли тепла. Даже почувствовала брезгливость: он всего-навсего желает отомстить сопернику. – Скажи, кого он ищет в «Алюминии»?

– Послушай, Джон, он никакой не исполнитель. Этот ультиматум все еще можно остановить. Я столько всего узнала. Пожалуйста, выслушай меня: этот парень спас меня. А Арго – он собирался меня убить.

Он покачал головой.

– Я не понимаю вашего упрямства. Все говорит против вас. Камеры засняли вас на въезде. Полицейский на посту хорошо вас запомнил. Есть показания свидетелей, официальные съемки: вы всюду с ним. Добровольно. Вам лучше рассказать все, как есть. Это единственный шанс.

– Они похитили меня. Полиция им помогала. И меня хотели убить. Это правда. – Но теперь собственные слова казались ей до смешного неубедительными. Смешавшись, она умолкла.

– Посмотри, во что ты превратилась, – сказал он устало. – Посмотри, что на тебе.

– Это? – Только сейчас она осознала, что сидит почти голая под взглядами десятка мужчин. Почему-то это придало ей сил. Она усмехнулась и сказала с вызовом, со странной гордостью на лице: – Такое носят в борделе. Девушки самого высокого разряда.