– Мне очень хотелось бы помочь вам, сеньор Юнге, – потерянно произнес начальник полиции, – только моего приказа не послушают. Такого приказа. Меня перестанут уважать.

– Перед вами пульт связи, – сказал Юнге. – Вызовите охрану. Поезжайте туда лично. Хотя бы попытайтесь использовать свое влияние. Я никогда не требую от человека больше, чем он может сделать.

– Я не могу приказать им такое, сеньор Юнге. Это же все равно, что убийство.

– Не преувеличивайте, – сказал Юнге с презрительной усмешкой.

– Мои ребята – они для меня как семья. Я не смогу больше смотреть им в глаза, если отдам такой приказ. Уж лучше я останусь тем, кто есть.

Юнге рассматривал его, словно увидел впервые. Лицо его снова застыло, потеряло выражение, было невозможно угадать, какие мысли роятся в его голове.

– Ну уж нет, друг мой. Никем вы не останетесь. Это я вам устрою, – сказал он после долгого молчания. – У нас тут имеются любопытные документы. Пахнет трибуналом в военное время. Лучшие юристы будут работать против вас. У вас ведь дети, я не ошибся?

– Не ошиблись. Двое.

– Так я буду ждать известий об этом деле. До четырех утра… комиссар. После будет поздно. Просто скажите два слова – «произошла ошибка». Вас поймут.

Изображение исчезло.

Гебуза долго сидел, положив руку на пульт связи. Стоит шевельнуть пальцем, и через полчаса он будет на месте, там, где среди дождя его люди со всех сторон обложили опасного зверя. Но он не мог найти в себе сил прикоснуться к сенсору вызова.

Супруга позвонила ему снизу, спросила сонным голосом:

– Дорогой, ты не собираешься прилечь?

– Прости, очень много работы, – сказал он виновато. – Не жди меня.

– Завтра у тебя снова будет высокое давление.

– Что делать, служба.

– Милый, не надо так себя похлестывать. Ты знаешь о чем я.

Он посмотрел на стакан, непредусмотрительно оставленный среди бумаг на рабочем столе.

– Да тут всего на пару глотков, чтобы немного взбодриться.

Изабель взглянула на него с сочувственной улыбкой. Сказала, прежде чем разорвать связь:

– И не пей больше этого ужасного кофе из дежурки.

Принужденно улыбнувшись, он послал ей воздушный поцелуй и схватил стакан сразу же, как только ее лицо погасло. От вкуса теплого рома его едва не стошнило. И еще было тошно от мысли об очереди за бесплатным супом. В конце концов, что он теряет? Квартиру на месте камеры предварительного заключения?

Ханна долго молчала, прежде чем заговорить снова. Ей не хотелось, чтобы этот мужчина услышал в ее голосе омерзение, какое она сейчас испытывала сама к себе. Перед глазами, как наяву, стояла отвратительная картина, новостные каналы смаковали ее во всех подробностях: человек с головой, разбитой на куски, и девушка на ступенях; колени неестественно вывернуты, чулки на длинных босых ногах порваны, туфли почему-то валяются поодаль. И кровь. Все вокруг в крови – стены, ступени. Одежда убитых насквозь пропиталась ею. Тишина, нарушаемая монотонным шумом дождя, была невыносима. На ум не пришло ничего лучше, кроме как: «Ну я и дура». Она и не заметила, как произнесла это вслух.

Мужчина рядом пошевелился, в смятении она обнаружила, что лежит, устроившись у него под мышкой, его большая теплая рука покоится у нее на бедре. Он погладил ее по голове. Оказывается, все это время он не спал, смотрел на нее. Пальцы его спустились ниже, нежно коснулись щеки, скользнули по шее. Его прикосновения обжигали. Удивительно, как он нежен. Просто невероятно. Совсем как… Глазам стало горячо.

Он шептал что-то ласковое, успокаивающее, бессвязное, и все гладил ее по голове, точно маленькую. Она была как каменная. В ней проснулась какая-то обреченная досада, злость на дурацкое стечение обстоятельств, на свою неуклюжую жизнь, на судьбу, что вечно манила ее чем-то ярким, несбыточным, а после вместо приза норовила подсунуть пустую коробку. Тоже мне… нашлась Ковальски, изводила она себя едкой иронией. Слезы упорно просачивались через плотно стиснутые веки, текли по щекам. Она боялась открыть глаза, чтобы он не прочитал в них то, что бушевало у нее внутри.

– Не казнись так, – прошептали его губы у виска. – Не надо.

Она вся сжалась, беспредельная ненависть охватила ее. Вспомнилось, что он нес перед тем, как… Надо же, философ. Ницше цитирует. Убийца. Да у него, наверное, на каждый выстрел цитата припасена. А Джон сейчас там, среди дождя, сходит с ума от страха за нее. Это было уже слишком: приходилось спасать не только этот мир, но и его тоже. И что, интересно, он обо всем этом подумает? Она прекрасно знала его отношение к честности, его старомодную провинциальную непреклонность в отношении верности; головы того, кто хотел развязать эту бойню, будет недостаточно, чтобы заставить его понять, почему она так поступила, почему связалась с этим убийцей полицейских. Даже ей самой объяснение, что она хотела предотвратить войну, казалось неубедительным, надуманным.

Она резко отодвинулась от него в темноте. Кровать скрипнула.

– Я вспомнила, – произнесла она, по-прежнему не открывая глаз.

– Вспомнила что? – спросил он растерянно.

– Все. Про этого вашего Арго. Он связан с Юнге. Юнге – белый. Из бошей. Большая шишка в «Саворском Алюминии». Это он меня заказал. Как кусок мяса… похотливый козел.

– Не изводи себя. Все уже позади. Успокойся. – Он попытался снова погладить ее. Она оттолкнула его руку. Отвернулась и вытерла глаза.

– Это вовсе не истерика. – Голос ее звучал твердо, она взяла себя в руки. – Я действительно вспомнила. Месть тут ни при чем. Перед тем как выстрелить, Арго сказал, что Юнге не прощает проколов. И что мне нельзя к нему. Он боялся, что его хозяин узнает про мою связь с вами. Про то, что вы живы и приехали в Дендал. А то, что именно Юнге заказал меня, просто стечение обстоятельств.

Он молчал.

– Ну? – Ненависть туманила ей голову, она плохо понимала, что делает, совсем как там, в комнате со стеклянной стеной. – Чего ты ждешь?

Он не сводил с нее глаз.

– Теперь у тебя есть цель, действуй же! Меня везли мимо их конторы – большое здание из полированного камня. Улица Лахев. Это в самом центре, недалеко от набережной.

Он улыбнулся, все так же молча; эта странная теплая улыбка казалась чужой на его лице, привыкшем к гримасам ненависти.

– Что, не хочется вылезать из теплой постели? Размяк под юбкой? – Чем дольше он молчал, тем громче был ее крик.

– Оденься. – Его тихий голос подействовал на нее, как пощечина.

– Что?

– Приведи себя в порядок. Они перемещаются. Наверное, готовятся к штурму. Негоже, чтобы они застали тебя в таком виде.

– К штурму? – переспросила она растерянно. – Но ведь еще не утро.