— Как это — ерунда?

— Есть и похуже вещи. Вам, вероятно, известно, что у него, кроме законной жены, здесь, в городе, живет еще одна женщина…

Секретарь райкома с презрением посмотрел на Агаева и оттолкнул от себя его записи:

— Зачем вы мне все это говорите? Сидели целый день, молчали, мужества не хватило выступить, а теперь пришли ко мне в кабинет!.. Вы знаете, как это называется?

Агаев расстегнул пуговицы на вороте и вытер лоб.

— Мой долг сказать правду, товарищ Карлыев, — попытался он оправдаться. — По-моему, долг каждого коммуниста…

— Чей? Коммуниста? — рассвирепел Карлыев. — И вы еще называете себя коммунистом?

— Если вам не понравилось то, что я сказал, считайте, что я ничего не говорил.

— Эх вы, уже пошли на попятный. В ком бы ни ошибался Ханов, в вас он, кажется, не ошибся. Я не знал, что вы такой мелкий пакостник.

— Что, что вы сказали?

— Сказал, чтобы вы уходили, сейчас же, немедленно!

Растерянный и жалкий, Агаев нерешительно взял со стола свои злосчастные записи и, спотыкаясь, вышел из кабинета.

XXIX

Солнце уже зашло и на улицах зажглись фонари, когда Каландар Ханов подъехал к воротим своего дома на исполкомовской "Волге".

Обычно он, вылезая из машины, бросал через плечо водителю: "Завтра приедешь во столько-то!" — с силой захлопывал дверцу и, не оглядываясь, шел во двор.

Сегодня все было не так. И это не без удивления отметил молодой парень, который с недавних пор стал возить Ханова. Хозяин не торопясь вылез из машины, тихонько толкнул дверцу, словно боясь причинить ей боль, и приостановился у калитки.

Шофер деликатно спросил:

— Если вам надо куда-нибудь ехать, я подожду, Каландар-ага.

— Кажется, я отъездился, — задумчиво произнес Ханов.

— Может быть, что-нибудь привезти или отвезти?

Ханов молча достал из гимнастерки деньги и протянул их парню.

— Пятьдесят рублей отвези моей матери. Я тебе показывал, где она живет. А на остальные купи хлеба, колбасы, если найдешь, мягкий сыр, возьми граммов триста. Словом, если не лень, купи чего-нибудь, чтобы хватило на пару дней. Ты же не женат, так что знаешь, какая пища нужна холостяку.

— А выпить что-нибудь прихватить?

— Выпить у меня найдется.

Несколько дней Ханов не показывался на люди.

Широкий двор и сад, усеянный цветами, просторный многокомнатный дом и никого рядом. Если не считать преданного пестрого пса. И хотя сюда никто не приходил и никто отсюда не выходил, пес изредка гавкал, просто давая знать о своем присутствии.

Впрочем, хозяину сейчас и нужно было одиночество. Он думал. И днем, и ночью, и когда ложился, и когда вставал, и за бутылкой, и за чаем.

И чем больше думал, тем больше запутывались его мысли. Конечно, он и не предполагал, что так получится. Даже не тот факт, что его освободили, мучил его, а то странное и необъяснимое обстоятельство, что секретарь райкома взял его под защиту. Он был абсолютно уверен, что Карлыев первым выскочит с предложением снять его, Ханова, с работы.

Что же все это значит? Если бы Карлыев написал такое заявление на него? Мог бы он простить? Нет! В порошок бы стер. А как поступил Карлыев? Защищал своего противника перед всем народом! Почему он так себя повел? Может быть, он проявил особенно утонченное двуличие, чтобы затуманить людям глаза? Посмотрите, мол, какой я добрый и выдержанный человек! А что, если он говорил от чистого сердца?

Ханову казалось, что ему станет легче, если он сумеет расшифровать, все эти "может быть" и "а что, если". Но сколько он ни думал, наясных вопросов становилось все больше.

В этих раздумьях Ханов не замечал, как летит время. Он просто вдруг понял, что не может больше сидеть в пустом доме. Тоска заела. Да и как же было не затосковать привыкшему к активной деятельности человеку? Работа. Охота. Уютный дом. Вкусная еда. Хорошо заваренный чай. А сейчас — одиночество. Стол, заваленный грязной посудой. Колбаса и сыр, и снова колбаса и сыр. Черствый хлеб. Да еще ко всему, чтобы выпить пиалушку чая, надо бежать на кухню и ставить чайник. Уж к этому он решительно не приспособлен.

— Вот когда мне нужна Алтынджемал! — сказал он, поразившись звуку собственного голоса.

Да, они живут в одном городе, но Алтынджемал теперь недосягаема. И хотя вслух Ханов произносил имя своей возлюбленной, в глубине души он думал о Шекер, боясь даже самому себе признаться в этом.

Сколько ни повторяй слово "халва", во рту слаще не станет. Так и от его раздумий — теперь это он понимает — толку не будет. Надо выйти на люди и немножко проветриться.

Ханов привел себя в порядок и во второй половине дня вышел из дома.

На центральной улице, пересекавшей весь город, было особенно многолюдно.

Возле кино толпился народ. Ханов остановился. Шел итальянский фильм с участием Софи Лорен и Марчелло Мастроянни. У кассы была давка. Но он и не собирался идти в кино, просто его внимание привлекла хорошенькая женщина, изображенная на афише. Его заметил директор хлопкозавода. Вытянув шею, он помахал Ханову из толпы:

— Есть билетик, пойдемте!

Ханов отрицательно покачал головой. Ему было не до кино.

Больше нигде не задерживаясь, он довольно быстро добрался до ресторана дяди Ашота.

Ашот Григорьевич находился в зале и, увидев Ханова, пошел к нему навстречу.

— Не ожидал, не ожидал!

"Узнал, наверно, обо всем и теперь хочет поиздеваться!" — подумал Ханов и грубовато спросил:

— Разве у вас не для всех открыто?

— Что вы, товарищ Ханов! — добродушно улыбнулся директор. — Очень рад видеть вас здесь, польщен. Правда, я вас не сразу узнал. Привык видеть в гимнастерке. Но должен сказать, что костюм вам, пожалуй, больше к лицу. Идемте, идемте.

— Куда вы меня ведете?

— У нас есть отдельные кабинеты. Там спокойнее.

— Нет, устройте меня здесь. Я и так бегу от одиночества.

— А не шумно ли тут будет?

— Не беда.

Свободных мест не было. У стены стояли два столика с табличками "занято". Именно туда и повел Ашот Григорьевич Ханова.

— Пожалуйста! — пригласил он гостя, сняв с одного столика табличку.

Запахи уксуса и лука, гулявшие по просторному залу, разожгли аппетит Ханова.

— Чем будете кормить и поить? — спросил он.

— Дай бог здоровья дяде Ашоту, для вас он отыщет и птичье молоко, — пошутил директор.

— Вы сегодня, как я погляжу, в хорошем настроении?

— Если к нам почаще будут приходить такие посетители, как вы… — Ашот Григорьевич не договорил и почтительно склонил голову.

— Я голоден, Ашот Григорьевич. Несколько дней горячего не