католического богословия и мистики. Не случайно, трижды упоминается в романе имя католического святого Франциска Ассизского – Pater Seraphicus.

По поводу имени «серафический отец» есть глубокое исследование В. Е. Ветловской. С одной стороны, она показывает сходство между Франциском и Зосимой, с другой, полагает, что такое намеренное сходство имеет полемический подтекст. Исследовательница отмечает ряд черт внутреннего облика Франциска, сближающих его с инквизитором и приходит к выводу: «И не случайно, а вполне обдуманно вслед за аттестацией Зосимы, принадлежащей Ивану – Pater Seraphicus, появляется аттестация автора, вынесенная в название отдельной книги – «Русский инок». Это новая характеристика Зосимы, не отменяющая предыдущую, а тесно связанную с нею, означала, по замыслу Достоевского, указание на русский способ следования «по стопам Христа» и на русское понимание Христа». Это имя противостоит в сознании Достоевского его западному варианту [Ветловская, 2007, 359].

Ветловская обратила внимание на сходство Франциска с инквизитором.

Стоит развить и тему узнавания, знания Христа по плоти. Это знание Его до Воскресения, когда божественная природа Спасителя была скрыта в «рабьем зраке». Христос перед входом в Иерусалим говорит иудеям: «Если не можете поверить Мне, верьте делам Моим» (Ин. 10: 37–38). Это и есть знание Христа по плоти – знание гадательное. Такова в существе своем и католическая мистика – она не знает Христа Воскресшего. Как заметил А. Н. Веселовский, «…жития главных святых католического монашества очевидно расположены по евангельскому рассказу о земной жизни Иисуса Христа…» [Веселовский, 1866, 93]

Поэтому в поэме Ивана и узнают испанские христиане Христа, что знают Его по плоти, хотя христиане, по слову ап. Павла, не знают Христа по плоти. Они любят Его всем сердцем, потрясены Его приходом, но эта любовь носит чувственный характер, она не преображает человека. И не удивительно, что эти же люди опять предают Спасителя. Они узнают Христа по плоти, но это знание не твердое.

Совсем иначе происходит с Алешей: «Пал он на землю слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом» (14; 328). Знание Христа у героя такое же твердое, основанное на истинной, духовной любви, которая не может не сопровождаться духовным страхом – страхом перед величием Бога. И если у народа в поэме есть любовь, но нет страха, то у инквизитора нет ни того ни другого. Таким образом, можно сделать вывод, любовь без страха – это путь к безбожию инквизитора.

В рассуждениях Ивана воспроизводится логика католического богословия. Мир и человеческий ум созданы по законам эвклидовской геометрии, следовательно, естественный разум не способен разрешать вопросы бытия Бога: «Я смиренно сознаюсь, что у меня нет никаких способностей разрешать такие вопросы, у меня ум эвклидовский, земной, а потому где нам решать о том, что не от мира сего. Да и тебе советую никогда об этом не думать, друг Алеша, а пуще всего насчет Бога: есть он или нет? Все это вопросы совершенно несвойственные уму, созданному с понятием лишь о трех измерениях» (14; 214).

Католический характер этого тезиса проявляется в разведении веры и разума.

На средневековом западе вопрос соотношения веры и разума стоял остро. Установление «равновесия» между верой и знанием, как уже писалось, принадлежит авторитету Фомы Аквината, который «уступил знанию (философии) всю территорию того, что может быть освоено «естественным разумом»». Этот свет «естественного разума» признается здесь достаточным для понимания мира. Знание, основанное на вере, (в христианстве такое знание получило название Откровения), только дополняет то, что открывается через «естественный разум» [Зеньковский, 2011, 16–17].

Выдвижение понятия «естественный разум» как понятия неподвижного стало, по факту, искажением христианского представления о том, что «естественный разум» может и должен быть преображен в процессе жизни в Церкви. Другими словами, в христианском богословии Восточной Церкви речь идет не о согласовании веры и разума, а о изменении, преображении разума в подвиге веры [Зеньковский, 2011, 18].

Введение же «естественного разума» в качестве гносеологической константы, стало введением в христианство языческого элемента. А. Ф. Лосев, например, пишет: «Католицизм и есть это язычество в христианстве…» [Лосев, 1993, 882].

Вместе с признанием прав «естественного разума» из языческой философии унаследовалось и представление о процессе мышления на основе воображения. Как писал Аристотель, мышления без образов не бывает [Аристотель, 1976, 430].

Основанное на действии воображения знание не считается в христианстве твердым и точным, но приблизительным и гадательным, предполагающим ту или иную меру точности, то есть момент истолкования, что, в свою очередь, предполагает и точку зрения, против которой может быть высказана иная точка зрения.

Тема разведения веры и знания затрагивается в «Карамазовых». В свое время И. И. Лапшин увидел трагизм образа инквизитора в том, что тот является выразителем учения о двойной истине: «Достоевский с поразительной глубиной показывает в лице Великого Инквизитора, к чему может привести при известных условиях то учение, которое возникло под влиянием арабских и еврейских писателей еще в XIII столетии и стало известно под именем догмы двойной истины (здесь и далее курсив Лапшина. – С.Ш.). Это учение, провозглашенное епископом Симоном де Турне, утверждало, что истина двойственна, что то, что истинно в области знания, может быть ложно в области веры и наоборот» [Лапшин, 1990, 379]. Далее Лапшин утверждает, что догмат двойной истины делается для инквизитора «выражением мучительного острого раздвоения его духовного существа» [Лапшин, 1990, 383].

Размышления Ивана, создателя образа инквизитора, тем самым, воспроизводят логику католического богословия. Мир и человеческий ум созданы по законам эвклидовской геометрии, следовательно, естественный разум не способен разрешать вопросы бытия Бога. Но Бога Иван принимает, в Слово верует. Вера в Бога и познание тварного мира разведены, но, чем взрывается ситуация, мира Божьего герой не принимает, так что не получается мирного соотношения этажей знания. Ведь убеждение, согласно которому разум и вера должны дополнять друг друга, всего лишь точка зрения, против которой можно выставить другую точку зрения.

Название книги «Pro et contra» – за и против – воссоздает ситуацию действия естественного разума, когда против слова всегда находится другое слово. Поэтому Иван и говорит, что ему важно поставить Алешу на свою точку зрения, точку зрения о несправедливости Божьего мира. И когда он говорит, что не хочет уступить брата старцу Зосиме, то полагает, что вопрос в том, чтобы переставить Алешу с одной точки зрения – точки зрения Зосимы – на свою.

Идеям Ивана противопоставляются рассказы Зосимы, свидетельство его жизни, то есть слову противопоставляется опыт.

Иван является автором трех поэм – о рае, о геологическом перевороте и об инквизиторе, – в каждой из которых разносторонне обыгрывается идея о бессмысленности, несправедливости, комичности сотворенного бытия. Примечательно, что герои произведений безымянны – они суть