полкового штаб-сержанта до сержантского звания, и он был отправлен в роту А, под начало штаб-сержанта Тозера. Он воспринял это спокойно, только стал суровым и необщительным, хотя Берн иногда все же умудрялся вывести его из себя. Тозер обходился с ним деликатно, сам не обращался за советом, но всегда прислушивался к его мнению, если таковое высказывалось, словом, вел себя так, будто они были в одном чине. Он знал, как помочь человеку в трудную минуту. Да и солдаты не держали на него зла, наказание сняло все претензии, которые к нему были. Манеры его не сильно изменились, и хотя командовать он стал более осторожно, на вещи продолжал смотреть свысока, даже с презрением.

А Берн стал угрюмым и необщительным. Случай довольно часто сводил его с Морганом, сержантом-гранатометчиком, и время от времени они вместе отправлялись в Бю в какое-нибудь заведение, где можно было выпить кофе с ромом и спокойно поговорить. Морган пил мало, его редко видели в кабачках. Это был резкий, энергичный, уверенный в себе человечек. Иногда к ним присоединялся еще один гранатометчик, высокий парень, похожий на цыгана. Берн познакомился с ним еще в Рекленгане, где они стояли на одной квартире, и поскольку тот никогда не получал ни писем, ни посылок, Берн иногда делился с ним своими. Они немного сблизились, и однажды Берн поинтересовался, чем тот занимался в мирное время.

— В школе был, — ответил тот после минутного колебания.

Берн посмотрел на него с удивлением, на вид ему было никак не меньше тридцати. А Уитфилд довольно спокойно объяснил, что отбывал срок в тюрьме. Очевидно, он был вором, но даже не пытался оправдать выбор такой профессии — опасной и низкооплачиваемой. Берн, оправившись от минутного замешательства, счел его признание конфиденциальным и не предназначенным для чужих ушей. Ему нравился Уитфилд как человек, да и как гранатометчик он всегда был на высоте. Решив строго хранить тайну этого человека, Берн однажды все-таки обратился к сержанту Моргану с вопросом, чем занимался Уитфилд до войны.

— У него была мастерская по ремонту велосипедов, — сказал Морган. — Знаешь, он охуительный парень, один из лучших, что у меня есть. Я пару раз уже подавал ему на повышение, чтоб дали нашивку капрала, но, похоже, никто на это внимания не обращает. Ему по хрену, а я все равно буду продолжать его рекомендовать. Тебе бы стоило сходить с нами, когда снова окажемся в окопах. Немного кто из ребят видал такое, но оно и взаправду хорошо так поиграться. Можешь делать все что захотишь. Конешно, какой-никакой приказ тебе дают, они там придумывают какой-никакой план, но это все бряхня. Об ентом и думать забываешь, как только начнется дело, и тогда уж дуй, как сам знаешь. Я уже брал с собой скольких офицеров, они все похожие, в основном вполне приличные ребята. Они сварганят свой план, потом идут ко мне, просят глянуть, все ли там ништяк. Да все ни штяк, сэр, я им говорю, токо вы заткните его в жопу или оставьте в канцелярии, а мы уж сделаем все, что можно сделать. Вот один офицер — тот да, тот подложил мне говна. Дали нам этого придурка — называть неохота, ну его на хуй, — но гондон как есть. Военный крест, нашивка, короче, убийца-сорвиголова, и мы потеряли одного из наших лучших капралов из-за этой сволочи. Да ну его на хуй, говорить неохота.

Берн мельком слыхал эту историю, но не стал вдаваться в подробности. Он раздумывал над другим — не то чтобы всерьез, а так, хоть помечтать. У него появилось желание еще раз заглянуть в немецкие траншеи. Желание то нарастало и захватывало, то слабело и почти исчезало, как мимолетный сон, но он слишком хорошо знал, как обстоят дела на самом деле. Они допили кофе и ром и направились в казармы.

— Где ты пропадаешь? — накинулся на Берна штаб-сержант Тозер. — Похоже, времени у меня теперь все меньше, но сегодня вечером я тебя искал. Думал, мы выйдем в город и посмотрим, что делается в этой богом забытой дыре.

— Мы, штаб-сержант, — ответил Берн, — ни в какой город сегодня не пойдем. Лучше я постараюсь раздобыть бутылку виски, и завтра вечером мы с сержантом Хоупом и капралом Джейксом устроим посиделки в ротной канцелярии. И не спрашивайте, как я добуду виски. Подразумевается, что вы об этом знать не должны, это не входит в курс подготовки пехотных подразделений.

На следующее утро в лагере только и разговоров было, что о дезертире Миллере, арестованном близ Кале и доставленном назад под конвоем.

— Лучше б шлепнули этого пидора, избавили нас от дальнейших забот, — высказался по этому поводу штаб-сержант Тозер.

— А все ж слинял он от вас, — презрительно хмыкнул сержант Хоуп.

— И вправду слинял, — признал Тозер. — Так ведь он же не был под арестом.

За несколько дней до этого к ним пришел новый полковой штаб-сержант, переведенный из другого батальона. Сержант Хоуп его немного знал и сказал, что это «пакэ»[144] солдат, — сдержанный и требовательный, но очень рассудительный. В этот день в половине шестого он зашел в расположение роты А и спросил Берна. Берн выскочил к нему на полусогнутых и получил приказ привести себя в порядок, поскольку в шесть вечера ему надлежит явиться к командиру по поводу его производства в офицеры. В первый момент Берн почувствовал непреодолимое желание бросить все к черту и включить задний ход, если это еще возможно, но потом смирился и пошел умываться и чиститься. Когда он уже накручивал обмотки, подошел сержант Хоуп.

— А вы не могли бы попросить полкового штаб-сержанта присоединиться к нам сегодня вечером? — спросил он.

— Вы сами его спросите, сержант, — в тон ему ответил Берн.

— Мне-то по херу, — сказал Хоуп, — я-то не против, чтобы он был в курсе дел. Он отличный мужик, старина Трэйл, хотя немножко переигрывает, изображая высокомерие. Будет очень хорошо, если вы скажете ему, что это вроде как отходная пьянка. А нам приглашать его не с руки. Так-то он мог бы решить, что это мы вас надоумили, но после вашего вызова к полковнику вы вполне можете приглашать его.

Берн согласился, хотя и без особого энтузиазма. Ему