светлого неба. Мистер Финч жестом велел соблюдать молчание, но я каждую секунду ждал, что кто-нибудь не выдержит и выстрелит. Шесть немецких фраеров, и только потяни за курок — и им крышка, война для них закончилась. Так все просто. Они были словно тени на шторах в окне. Они вылезли за свою проволоку и ушли наискосок, оказавшись между нами и нашим проволочным заграждением. Когда они прошли, мы, возвращаясь, сделали большой крюк и вышли как раз к этим развалинам. Мы там ничего не обнаружили, была только легкая дорожка следов.

Их негромко окликнули, и капитан Марсден поднялся в стрелковую ячейку, но даже в бинокль он не смог толком обследовать развалины, нужна была осветительная ракета с немецких позиций, чтобы в ее свете разглядеть подробности. Даже днем они сливались с окружающей местностью.

— Все спокойно? — спросил он стоявшего рядом парня.

— Так точно, сэр. Тока вот штаб-сержант говорил, тута снайпер затарился. Они кидают осветительные, то тут, то там, но далековата. Само-та место я вижу, а разглядеть-та там че-нибудь не могу, глаз-та не успевает привыкнуться к свету. Ан что-та там есть.

Капитан Марсден снова принялся обшаривать взглядом темноту, но так ничего и не высмотрел. Он решил, что если парень и видел что-то под осветительной ракетой, то продолжает видеть и в темноте, поскольку предмет просто отпечатался на сетчатке глаза. Но тут вдалеке зажглась осветительная ракета, и он сумел разглядеть что-то как раз там, где говорил парень. Капитан Марсден вылез из стрелковой ячейки.

— Смотри в оба глаза, мой мальчик, — весело сказал он парню. — Может быть, еще увидишь там что-то интересное. Ладно, Берн, пора возвращаться. Думаю, выпьете чаю или еще чего-нибудь и покурите. Я рад, что пошел, и рад, что вы кое-что знаете об этом месте. Я знал, что там нет подвалов, но мне было интересно, откуда вы узнали об этом. Отличный парень этот Финч, всегда умел сосредоточиться на порученном задании и делал много полезного. Прекрасно действовал в атаке и получил приятную поездку домой. Я рад, что вы станете одним из нас, Берн. Вам давно следовало отправиться за офицерским званием. Возможно, полковник захочет повидать вас, когда нас сменят.

Берн козырнул. Офицер ответил на приветствие и удалился, а Берн зашел в блиндаж через другой вход. Скользнув, как положено, по двум стертым ступенькам, сопроводив это действие соответствующими матерными фразами, он спустился в блиндаж и сразу увидел в углу штаб-сержанта Тозера и капрала Джейкса.

— Тут пара капель чая, он еще горячий, — сказал штаб-сержант, — и твоя порция рома.

— И что он собирается делать со всем этим? — поинтересовался капрал Джейкс более прямолинейно.

— Ну, он меня в свои дела не посвящал, — ответил Берн. — Но, похоже, капрал, он хочет, чтобы вы пошли и похоронили парня, которого видели.

— Хорошенькое дело, — со всей серьезностью ответил Джейкс. — Мне бы тоже хотелось верить, что меня закопают. Ну, сам понимаешь, если меня ухлопают. Что меня более всего умиляет в капитане, так это его манера говорить с тобой так, будто тебя здесь и нет. Заметили, сержант?

Штаб-сержант Тозер вообще-то не одобрял высказываний капрала о командире роты, но в кои-то веки посмотрел на это сквозь пальцы.

— А что меня поражает, — в сердцах сказал он, — это как он смотрит тебе вслед, когда ты уходишь.

«Посыльный!» — раздалось из-за одеяла, и посыльный очнулся от транса и отозвался, неуклюже торопясь на зов. Берн передал свой котелок сидевшим рядом с ним солдатам, прикурил сигарету и откинулся спиной на мокрую стенку. Он мельком оглядел сонные лица окружающих, которые не выражали ничего, кроме крайней степени изнеможения. Только двое, он сам да Притчард, не считая, конечно, сержанта Тозера, и остались из всех, кто составлял их отделение при Сомме в июле. Остальные были ему незнакомы. Затем ему привиделось, что перед ним стоит Мартлоу, строптивый школяр, ревнивый максималист, упорный в своих антипатиях, но полный благородных порывов, не доверяющий никому в целом свете, но открытый и восприимчивый ко всему, что скажет ему тот, кто завоевал его доверие. Он случайно подошел к ним с Шэмом в Песчаных карьерах вскоре после того, как закончилось последнее дело в Гийемонте, и с тех пор не отходил от них. Это было делом случая, все трое были совершенно разными людьми, не имевшими ничего общего, и все же не было связи прочнее той, что в нужде свела их вместе. Никто никогда не покушался на независимость другого. И если бы отпала нужда, они разошлись бы, сохранив друг о друге лишь смутное воспоминание и благодарность, лишенную, впрочем, какого-либо основания. С Шэмом-то все в порядке, у него свой путь, а вот для Мартлоу путь окончен, и Берну суждено теперь всегда видеть его насупленные брови и чувствовать тяжесть его безжизненного тела. Он закрыл глаза.

Паренек в стрелковой ячейке пристально осматривал местность перед собой. Ожидание увидеть хоть какое-то движение или внезапную вспышку в развалинах стало почти навязчивой идеей. Но движения не было, мир оставался неподвижным, темнота редела, подходило время подъема. Теперь он хорошо видел развалины, и там ничего не было. Ничего. Мир замер в ожидании рассвета. Он немного отвлекся, и, когда снова поглядел на развалины, что-то ударило по ним прямо с небес, туманная местность перед ним дрогнула и встряхнулась, и, прежде чем до него докатился звук взрыва, темный столб дыма поднялся в воздух, клубясь и сгущаясь наверху в шляпку дьявольского гриба. А когда дым рассеялся, стало видно, что развалин и груды щебня больше не существует.

— Господи Иисусе, — прошептал паренек. — Хорошо пошла.

Глава XVIII

Фортуны? О, конечно; это особа непотребная. У. Шекспир[143]

После очередной смены в траншеях им поменяли пункт расквартировки для отдыха и разместили в постройках рядом с Бю-ле-Артуа, в роще. Военный трибунал понизил