<…> А сами упражнения легионов, их бег, стычки, битвенный шум — разве это не труд? Здесь учится душа принимать боевые раны; сравни с обученным воином необученного — скажешь, что это баба».[101]

По словам Иосифа Флавия, римляне:

«не ждут начала войны, чтобы пустить в ход оружие, и в мирное время не остаются праздными… но словно они были рождены с оружием в руках, никогда не прекращают упражняться, не дожидаясь подходящего для этого времени. Их учения не отличаются от настоящего сражения, и каждый воин упражняется каждый день с таким рвением, как если бы это была настоящая война. Потому–то они с такой легкостью переносят трудности сражения: благодаря приобретенной привычке к правильному построению их строй никогда не рассеивается в беспорядке, воины никогда не покидают своего места из–за страха, и никакой труд никогда не изнуряет их… Так что их военные упражнения по справедливости могут быть названы бескровными сражениями, а их сражения — кровавыми упражнениями».[102]

В отличие от армий Нового времени, римляне не делали акцент на строевой муштре, которая проводилась в плотно сомкнутом строю. В римской тактике, особенно если это касалось специальных подразделений, упор делался на ближний бой на коротких мечах, который предполагал более свободный строй, позволяющий отдельному солдату иметь достаточно пространства, чтобы эффективно применять такой меч. Что интересно, у подразделений, которые были сравни современным диверсионным, отсутствовала военная маршевая музыка и сигнального рода инструменты: барабаны, флейты, трубы. Ведь для таких подразделений важен фактор внезапности и скрытности. Зато римляне широко применяли инженерные, строительные работы, включая разбивку лагеря, для укрепления боевого духа и сплоченности подразделений. Наличие специалистов–иммунов в легионе: по устройству подземных ходов под крепостными стенами противника; медиков и ветеринаров; архитекторов и строителей (дорог и речных судов в том числе); инженеров и ремесленников различных специальностей, кузнецов — обеспечивало автономность. Такое самодостаточное формирование, обеспечивая и свои собственные разнообразные нужды, как собственно военные, так и хозяйственно–бытовые, могло предоставлять необходимый персонал и грамотных специалистов для провинциального управления. На какой бы территории не находилось такое автономное подразделение, они рассчитывали только на себя, не было нужды ждать подкрепления для организации каких–либо мероприятий. Вегеций на этом делал акцент:

«…будучи во всех отношениях целостным, не нуждаясь ни в какой внешней помощи, — такой, легион обычно может победить какую угодно толпу врагов».

Были примеры, когда инженерные подразделения легиона для штурма крепости Масада (на вершине одной из скал Иудейской пустыни, поднимающейся на 450 метров над Мёртвым морем) вынуждены были провести дороги и нанести землю для сооружения осадного вала вокруг крепости, штурмового пандуса и площадок для метательных машин и тарана. По сути, для штурма высокогорной крепости повстанцев римляне рядом соорудили новую гору с пологим склоном.

Новобранцев в таких тренировочных центрах держали до того момента, пока убеждения не изменятся. Все эти пирамидальные комплексы были предназначены для этого, они способствовали смене убеждений. Луксорский и Карнакский (Ипет–сут егип. — избранное место) храмовые комплексы, расположенные на территории древних Фив — столице Верхнего Египта, действительно как избранные места, предназначались для ритуалов посвящения в Жрецы Бога Амона — подготовки Рыцарей культа Смерти. При фараонах XI династии Среднего царства (21 в. до н. э.) культ Амона сблизился с культом бога войны Монту, одного из главных божеств–покровителей этой династии. В 27 до н. э. фиванские храмы пострадали от сильного землетрясения, а к началу н. э. культ Амона был постепенно вытеснен культом Осириса (царь и судья в загробном мире).

Выражение «по ту сторону реки» у спецподразделений не просто обозначает государственную границу, ее переход и работу в тылу врага. В Древнем Египте река Нил — это граница между миром живых и мертвых. Все храмовые пирамидальные комплексы сооружались по ту сторону реки Нил, в долине мертвых, там же и проходили свою подготовку специальные подразделения. Такая обстановка способствовала погружению в боевую среду. Религиозно–мистическая среда с ее грандиозными масштабами, как нельзя лучше подготавливала воина в морально–психологическом, идеологическом плане. Воинская дисциплина у римлян изначально рассматривалась как особый порядок, устанавливаемый и освящаемый богами. При Адриане появился и культ дисциплины как обожествленного понятия. Без монументальных храмовых комплексов с изображениями картин доблестных побед фараонов (римских императоров в образе фараонов) над врагами, — не возможны формирование устойчивой психики новобранца и возникновение философии легионера. Так в речах Тита, приводимых в «Иудейской войне» Иосифа Флавия[103], отмечается, что римляне борются за более высокие блага, чем иудеи, сражающиеся за отечество и свободу, ибо для них превыше всего стоят слава и честь римского оружия. В другом месте своего труда[104] Иосиф Флавий устами Тита, который призывает штурмовать стену, говорит, что смерть в бою почетна и сулит бессмертие:

«Кому из доблестных мужей не известно, что души, отторгнутые от тела мечом в боевом строю, находят радушный прием в чистейшем из элементов — эфире и размещаются на звездах, являясь своим потомкам в лице благих духов и героев–покровителей…»

Почетная смерть у римлян ради отечества уходит на задний план или отсутствует вовсе, а главное ударение делается либо на героической смерти как высшем проявлении доблести, либо на воинской чести и славе как таковой. Во время осады Иерусалима войсками Тита, Иосиф Флавий рисует идеологическую картину всеобщего экстаза, соревнования воинов:

«Некое божественное воодушевление охватило воинов, так что, когда окружность будущей стены была разделена на части, началось соревнование не только между легионами, но даже между когортами внутри каждого из легионов. Простой воин стремился отличиться перед декурионом, декурион — перед центурионом, центурион — перед трибуном, трибуны стремились снискать одобрение военачальников, в состязании же между последними судьей был сам Цезарь».

Религиозно–философская подготовка была настолько существенной, что приверженность легионеров своей боевой части являлась сакральной идеей, и находила отражение в широко распространенном культе Гениев легиона. Посвящения этим Гениям часто непосредственно связаны с почитанием тренировочного плаца, легионного орла и императорского культа[105]. Для покровительствования своего плаца, препозит и инструктор по обучению солдат (campidoctor) из VII Сдвоенного легиона в 182 г. сделал посвящение Марсу Campestri[106], a campidoctor преторианской когорты исполнил обет Священной Немезиде Campestris[107]. Учебный плац не мыслим был без храма, так в Дура–Европос в начале III в. после расширения учебного плаца на нем был возведен храм[108]. О императорском культе мы писали