— Я осведомлен об этом. Был в парламенте в тот день. Решил, что он просто балда, но сделать ничего не мог.

— Разумеется, не могли. — Драммонд не сводил пристального взгляда с Байэма. Он понял, как мало задевает его этот разговор, ибо в нем где-то глубоко гнездится страх и он очевиден. Драммонду стало больно за него. Он видел, как издерган Байэм, как устал от бессонных ночей. А их было немало.

— Итак, — раздраженно обратился к Драммонду лорд. — Что еще вам нужно от меня? Дело Осмара меня не касается.

— Если братство так живо откликается на банальный случай с Осмаром и даже поднимает этот вопрос в парламенте, ставя под сомнение честность полиции, как далеко оно может зайти при защите личной чести и порядочности своего члена в более серьезном случае?

— Я вас не понимаю. — Голос Байэма стал резким. — Ради всего святого, Драммонд, объясняйтесь яснее!

Тот, сделав глубокий вдох, прямо посмотрел во ввалившиеся глаза Байэма.

— Если я найду изобличающие вас улики, будет ли братство защищать вас от полиции и потребует ли оно от меня того же?

Лицо Байэма стало белым как полотно. Он посмотрел на Драммонда так, будто не верил, что тот мог сказать такое.

Полицейский ждал ответа.

Байэму было трудно подбирать слова, в горле пересохло.

— Я… я никогда не думал об этом. Такого не может быть… Возможно, что-то, говорящее не в мою пользу, но не изобличающие улики. Я не убивал Уимса. — Казалось, он хотел еще что-то сказать, но передумал и молча стоял перед Драммондом.

— В таком случае почему вы изменили свое решение относительно финансирования стран Африки? — спросил Драммонд.

Байэм был настолько потрясен, что побледнел еще сильнее, и Драммонд не на шутку испугался, что с ним случится обморок. Спускались сумерки, последние отблески солнца на потолке погасли, исчезла золотая закатная дымка в воздухе, в ветвях за окном подала голос первая вечерняя пташка.

— Откуда это вам известно? — наконец пришел в себя Байэм.

— От молодого человека по фамилии Валериус. — По сути, Драммонд не солгал, а Байэм, слишком потрясенный, не потребовал подробных объяснений.

— Питер Валериус? Следовательно, он пришел к вам и сообщил это? Почему, черт возьми? Это вас совсем не касается.

— Я узнал не от него лично, а от того, кому он это рассказал.

— И кто же это?

— Я не вправе вам сказать.

Байэм устало отвернулся, пряча от Драммонда свое лицо, и стал смотреть в угол на книжные полки.

— Впрочем, не имеет значения. Речь идет о торговых соглашениях, деньгах, а в этих вопросах вы мало разбираетесь…

— Это шантаж?

Байэм застыл. Слова Драммонда стали для него ударом.

— Это правда? — спросил полицейский очень тихо, почти по-дружески. — Кто-то завладел записями Уимса и теперь шантажирует вас? Байэм, вы знаете, кто убил Уимса?

— Нет, нет, нет! — Это был крик боли и отчаяния. — Господи, я не знаю… Я не имею даже представления, кто мог это сделать!

— Кто бы он ни был, у него находятся записи Уимса и он продолжает шантажировать вас, не так ли?

Застывшие плечи Байэма несколько обмякли, и он повернулся к Драммонду. Глаза его при свете уходящего дня казались черными, на губах появилось подобие улыбки, скорее горькой и насмешливой, будто он знал о себе нечто злое и обидное.

— Нет, нет. Записи Уимса исчезли, растаяли в воздухе. Я склонен думать, что он не вел их, а сказал о них, чтобы как-то гарантировать безопасность своей жизни, хотя ему незачем было этого делать. Я никогда бы не применил к нему насилия и вообще каких-либо мер принуждения. Самое большее, что я сделал бы, это послал бы его ко всем чертям. Уимса убил кто-то другой, а кто, мне даже в голову не приходит.

— Как объяснить внезапное изменение вашего решения о финансовой помощи странам Африки?

— Это было сделано во имя интересов братства, — еле шевеля онемевшими губами, промолвил Байэм. — По их просьбе. Причину я вам объяснить не могу. Здесь действует множество различных факторов — международные финансы, степень риска, политическая ситуация… Я не вправе это обсуждать. — Он сказал последние слова в пику Драммонду, произнесшему такую же фразу чуть раньше, но в словах Байэма не было ни иронии, ни торжества.

— Итак, вас попросили сделать это, зная, что вы при этом испытываете, помня о вашей профессиональной репутации и порядочности! — Драммонд уже не сдерживал себя и более ничему не удивлялся. — Это чудовищно! Что будет с вами, если вы ослушаетесь?

На лице Байэма застыло отчаяние.

— Не знаю, и я не в том положении, чтобы рисковать и подвергать себя испытанию.

— А ваша честь? — не выдержал Драммонд. — А муки совести? Неужели они считают, что купили вашу душу какой-то идиотской клятвой? Господи, да пошлите вы их всех к чертям! Путь для них совсем недалекий, судя по их бесовской сути, если они посмеют давить на вас и заставлять идти против собственной совести.

Байэм отвернулся.

— Я не могу, — сказал он ровным безжизненным голосом. — Вы многого не понимаете. Мне назвали совсем иные причины, и они не противоречат моим убеждениям — просто не совсем совпадают с теми, что были у меня прежде, и с тем, что от меня тогда ждали. Появились новые факторы, то, о чем я раньше не знал…

Драммонд не верил ему. Его мучила жалость, а с нею пришло и отвращение, и темный страх перед организацией, в которую он вступил так слепо и необдуманно много лет назад. Питт считал ее опасной, но эта оценка касалась лишь верхушки айсберга. Почему сын скромного егеря, инспектор Томас Питт, оказался проницательнее своего начальника и смог разглядеть зло за многообещающими улыбками?

Драммонда прошиб холодный пот.

— Мне очень жаль, — сказал он зачем-то, сам не зная, какой смысл вкладывает в эти слова. Очевидно, тяжесть на душе и недоброе предчувствие неизбежной трагедии обострили в нем чувство собственной вины.

Подойдя к двери в холл, он открыл ее.

— Спасибо, что были откровенны.

Байэм поднял на него глаза, полные печали. Он напомнил Драммонду загнанного оленя.

В холле слуга, подав ему накидку, шляпу и трость, предупредительно открыл дверь. Погруженный в себя Драммонд не заметил, как свеж и ароматен вечерний воздух.

На этот раз прием гостей был устроен в саду среди лужаек, клумб и ярких парусиновых навесов. Горничные и лакеи разносили охлажденное шампанское, женщины прятались под зонтами от жары и лучей солнца. Таким представилось Шарлотте еще одно событие в рамках предвыборной кампании Джека. Она пришла на него, надеясь побольше узнать о лорде Байэме, но, как выяснилось, ни его, ни леди Байэм на приеме не было, несмотря на то что их ждали. День был великолепный, хотя и немного жаркий, и все оживленно обсуждали ожидаемые крикетные матчи между Итоном и Хэрроу. Они проходили ежегодно между учениками двух самых дорогих частных школ для отпрысков знатных фамилий.