Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А вот эти?
Какие сделки с ними, когда вообще неясно, что им надо? Когда они совершенно чуждые, хоть и живут где-то поблизости? Может, у них и боги свои, и ад с раем, кто знает… Если они одновременно и здесь, и вне…
Я этого не понимаю. У меня мозги ломаются, когда я начинаю об этом думать.
Когда я была ребёнком, духи меня вообще не пугали: такие же люди, только мёртвые и без тел, чего бояться. Вампиров я в детстве не видела — но уж как хотела увидеть! Они меня тоже не пугали. Ну проводники Вечности, хранители Предопределённости, часть Промысла — всё понятно. Божьи вестники приходят проводить душу к благим, вампиры — ко всем остальным, обычный порядок вещей.
А вот русалка меня перепугала до панического жаркого ужаса. До желания немедленно забыть, что я видела… вот это.
Я просто шла по побережью и искала ракушки и крабовые панцири — и чаячий череп мне бы тоже пригодился. У меня была корзинка, в корзинке — пара хороших ракушек и окаменевшая, обточенная водой деревяшка. День был такой солнечный, солнце, как масло, растеклось по мелким волнам, прибой шелестел…
Я рассматривала гальку с мелкими ракушечками, подняла глаза — и встретилась взглядом.
И уронила корзинку.
Это полулежало грудью на валуне в полосе прибоя. Смотрело на меня. Громадные неподвижные глазища, исчерна-зелёные, — но на дне у них светилось золотое, будто огоньки свечей внутри головы. Без носа, маленький треугольный выступ только. Рот — щель без губ, и мне померещилась ухмылка. Голова и всё тело — тёмно-серые, с прозеленью, с влажным блеском, как дельфинья кожа, — местами покрыты чем-то…
Не знаю чем. Мхом поросли? Водорослями? Я не поняла.
Нечеловеческая голова, нечеловеческое тело. Шеи нет, плавный переход к плечам. Ушей нет, перепонки, как у ящерицы. Волос нет, но вуалевые какие-то наросты, длинные, полупрозрачные, как у некоторых рыб хвосты или щупальца медуз, не поняла я. Руки: локтями опирается о камень. Плавники от плеч, плавники от локтей, ладони с перепонками между когтистыми пальцами…
Если закрою глаза — увижу в подробностях. Врезалось в память.
Вот это. Нечеловеческое. Дико чуждое. Совершенно непонятное.
Может, я умерла бы от ужаса: бежать не могла, ноги вросли в гальку. Но оно бесшумно подалось назад, бесшумно, легко, тихо, без плеска ушло в прибой.
Может, русалка пожалела меня. А может, не хотела, чтобы я начала орать, позвала людей… Но она ушла — а у меня появились силы, чтобы бежать, и бежала я во весь дух, сколько сил хватило. Забыла там корзинку. Дворецкий за ней ходил, дед Хоут. Ворчал на русалку: тьфу ты, нечистая сила, испугала девчонку…
Но когда он забирал мою корзинку, никого не видел. Это я такая везучая.
Но Хоут видел их в молодости. Многие моряки видели, хоть мельком. Говорили о русалках разное: что увидеть тварь — плохая примета, что увидеть — отличная примета, особенно на пути в открытое море. Что русалки пожирают упавших за борт и потерпевших крушение. Что кого-то из знакомых спасла русалка. Что русалки страшно любят вино — и в обмен на бутылку вина можно получить горсть жемчуга. Что русалки умирают от человеческой еды. Много всего говорили — и всё казалось сказками.
Слухами.
А в столице любят изображения русалочек в виде милых девочек с рыбьими хвостиками. Совсем сказочных. И тритонов изображают в виде таких же милых мальчиков с хвостиками… а я даже не знаю, самку видела или самца. Русалка это была или тритон. Морская тварь это была. Поди определи по акуле, девочка она или мальчик.
В горах живут драконы. А в море — русалки. Отчего бы в лесу не жить чему-то этакому? Которое потом будет забираться в дымоход — и которое настолько омерзительно, что от одного отвращения можно умереть, бр-рр…
Где бы специалиста найти. Так ведь нет, похоже, по ним специалистов!
С тем я и заснула.
А на следующее утро мы с Виллеминой нанесли Рашу визит.
Взорванный флигель был закрыт парусиной, а в остальной части дома царил какой-то особый уют — даже тени ада я тут не почувствовала. Тяпка, кажется, принюхивалась, но не нервничала — и это нам с Вильмой понравилось.
Раш нас встретил почти весело, в очень светлой маленькой гостиной, украшенной живыми цветами — тоже тропическими, розовыми, не знаю, как они зовутся.
— Ваш дом похож на сад, дорогой мессир Раш, — сказала Виллемина. — Удивительно видеть эти цветы, когда за окном снег.
— Как раз в эту-то пору они и цветут, прекрасная государыня, — сказал Раш. — Моя жена очень любит их.
— Эти цветы, зорецветники, привозят с Чёрного Юга корневищами, — улыбнулась Гелида. Усталое же лицо у неё было… но она улыбалась очень приветливо. — Я сама сажаю их, государыня. В почву непременно нужно добавить немного углей и золы — тогда они цветут особенно пышно.
— Вы геройски держитесь, леди, — сказала я. — Вам хоть немного легче?
И у неё взгляд тут же стал отчаянным — но дама опытная, в руки себя взяла быстро:
— Они живы, чего ж ещё желать… Могло быть много хуже, леди Карла.
— Мы привезли подарки раненым, — сказала Виллемина. — Быть может, дорогие хозяева позволят их увидеть?
— Дочь у себя в будуаре, — сказал Раш и чуть улыбнулся. — А сын в библиотеке. Мессир Сейл запретил ему напрягать зрение, но он настаивает. Уверяет, что ему нестерпимо скучно терять время.
— Сын? — ну случайно у меня вырвалось. У Вильмы-то был такой вид, будто её это ни чуточки не удивило.
Раш улыбнулся заметнее:
— Некромант в доме Одинокого Утёса — это непривычно звучит, леди Карла? Впрямь удивительно, но если уж Вседержитель в неизбывной милости своей посылает мне сына с Даром, то кто я такой, чтобы оба эти дара не принять? Если бы дети ещё не страдали так…
Мне просто обнять его хотелось за эти слова.
Гелида нас проводила.
Мельда полулежала в постели, одетая в домашний капот и