же, наоборот, побежал быстрее. Как мы удирали от него и оказались в полном составе снова наверху горы возле наших рюкзаков, никто из нас не помнит, но мы поняли, что чуть не попали в опасную ситуацию. Як преследовать нас не стал, повернул назад. Мы же еще долго обсуждали по дороге это событие и спорили, кто бежал быстрее всех и у кого были мокрые штаны.

В первый вечер закат в горах был по цвету просто удивительно багровым. Нам казалось, что солнце накололось на одну из вершин гор и кровоточит. Красными были и облака по дальней кромке гор. Они представлялись мне раскинутыми на полнеба большими крыльями какой-то зловещей птицы, летящей к нам со стороны горизонта. Чабан, в юрте у которого мы заночевали, недовольно качал головой и говорил, что завтра будет очень сильный ветер. Но буря началась уже среди ночи. Юрта вся продувалась, и спать было прохладно и неудобно. Увидев, что я ворочаюсь, чабан меня спросил:

– Москвич, тебе что, неудобно спать?

– Да, как-то никак не улягусь, да и дует сильно.

– Так вынь из-под себя ружье, может, заснешь.

Я посмотрел – и правда: подо мной, под ковром, на котором я спал, лежало какое-то старое ружье. Все надо мной посмеялись, но после этого мы быстро заснули.

Наутро вершины гор закрыла мгла, стало ветрено и холодно. Чабан принялся нас уговаривать вернуться назад, мешая киргизские и русские слова, но мы его не послушали. Тот из нас, что был местным и как бы лидером в нашей группе, утверждал, что уже ходил этим маршрутом и хорошо его знает. Он сказал нам:

– Мужики, не дрейфьте, мы успеем проскочить по ущелью до начала бури. Чего вы слушаете этого неграмотного старика? Он только и умеет, что считать своих овец! Прибавим шагу!

Примерно через час пошел крупный снег, стало еще холоднее. Хорошо, что у меня под курткой был свитер. Но руки мерзли на ветру. Я был в нашей цепочке последним. Мы шли и шли по снегу, как по бескрайней простыне, накинутой на впадины и возвышенности этих мест. Мне было холодно, я устал, шел и пел вслух негромко песни Никитина, которые благодаря Тане знал почти все. Тут мое внимание привлекло цветное пятно на снегу у нашей тропы. Я разгреб ногой снег и увидел фантик шоколадки, который бросил на землю примерно час назад.

– Стойте, пацаны, остановитесь! – закричал я.

– Что случилось, что кричишь? – Попутчики тоже устали, и в их голосах слышалось раздражение.

– Мы с вами ходим по кругу! Смотрите, это обертка от моей московской шоколадки. Думаю, здесь нечасто такие бросают.

– Достаем компас, – хмуро сказал наш вожак.

Нам удалось выправить маршрут, и вскоре мы подошли к огромному круглому камню, в три-четыре моих роста. Я зашел за него по нужде с одной стороны, а вышел с другой, чтобы продолжить путь. И тут на снегу поверх моих следов увидел четкие отпечатки кошачьих лап… размером с мою ладонь. Опять стал звать ребят. Местный парень сказал, что это следы барса и что, видимо, зверь шел за мной следом вокруг камня. Мне от этого стало очень не по себе, даже спина взмокла, хоть было холодновато и снег сек лицо. А тот еще добавил, что местные зовут снежного барса белым привидением, так как он нападает неслышно. Как понимаете, мы с этой горы спускались даже быстрее, чем бежали вчера от яка…

Ночь провели в палатке, что взяли с собой, но не раздеваясь и даже не разводя огня от усталости. Утром за стенкой палатки бушевал не вчерашний снегопад, а настоящая буря. Возвращаться было уже бессмысленно: мы прошли больше половины пути. Мы не стали спускаться в расщелину, как планировали, так как потом надо было бы подниматься обратно, а сил уже не будет. Пошли сверху, по склону горы, недалеко от ее гребня. Мы мерзли и шли молча, нагнувшись вперед от ветра и снега. Небо было просто черным. Обвязавшись вокруг пояса веревкой, мы двигались медленно, держась плотнее друг к другу. Вдруг сквозь просто дьявольское завывание ветра ясно услышали какое-то шипение и непонятный рокот. Идущий впереди, показывая рукой вниз, закричал:

– Смотрите! Смотрите!

Там, в расщелине, по которой мы должны были идти, сокращая наш путь, несся поток из грязи и камней, сшибаясь по пути с деревьями и огромными глыбами гранита на дне и на склонах и таща их за собой. Он был похож на бурную реку, и его шипение и гул перекрывали даже вой ветра. Такого я не видел никогда.

– Это сель, – пояснил местный парень. – Как хорошо, что мы пошли здесь, по́верху, иначе нам бы всем была крышка!

Я даже не помню, как мы добрались до города, помню только, что шли и шли уже на автомате и вдруг сквозь метель, обжигавшую наши воспаленные глаза и потрескавшиеся губы, увидели огни, но сил радоваться уже не было. Как попали туда, где было тепло и тихо, я не могу сказать. Видимо, мое сознание, истощившееся во время перехода через горы, отключилось. Мы отлеживались два дня в доме у родителей одного из наших попутчиков, и они всё удивлялись тому, как мы остались живы и какие мы безголовые, что пошли через горы в такую страшную бурю».

Много было разговоров дома после возвращения детей из Средней Азии. Все были рады, что обошлось без печальных событий, с интересом слушали рассказы и Тани, и Андрея о поездке и о том, что им особенно запомнилось. Андрюша всем с гордостью показывал большой нож в чехле, похожий на кортик, который купил ему Володя в конце отпуска, как бы компенсируя те деньги, что Таня у него заняла за последние несколько лет, и от радости, что тот вернулся из похода целым. Мы, взрослые, поругали всех троих за безответственность, решили на семейном совете Андрюшу больше с Таней никуда не отпускать, но вскоре отвлеклись на другое событие: Володя с Таней объявили, что подали заявление в ЗАГС и скоро будет свадьба. Одна я всё переживала, зачем Андрюше такой большой и страшный нож, и всё норовила его куда-то спрятать…

Алёна

В следующем году Андрея от его работы отправили на две недели «на картошку» в один из подмосковных совхозов. Он и туда взял с собой гитару. Андрюша рассказывал, что там было очень весело, компания оказалась большая: туда приехали помогать люди из нескольких организаций. В большинстве своем, конечно, молодежь. Днем работали, а вечером сидели у костра все вместе,