Того, что открылось за дверью, не могло бы представить даже самое буйное воображение. Потрясенные пленники увидели громадную пещеру, где с легкостью поместился бы храм Тригона в Южном Пределе. Однако, в отличие от внутреннего убранства храма, обстановка этого гигантского помещения отнюдь не дышала торжественностью и благолепием. Повсюду валялись обломки статуй, подобных тем, что уже встречались в долине. Взгляд Вансена выхватывал из сумрака то каменную руку размером с телегу, то мощный торс воина без головы. И скульптуры, и шероховатые скалистые стены густо поросли мхом и лишайниками. Воздух в пещере был пропитан сыростью, ибо из расщелины в дальней стене бил водопад. Рождая тучи брызг, он низвергался в водоем, занимавший примерно половину подземного пространства.

У водоема возвышалась еще одна гигантская статуя, изображавшая сидящего безголового воина. На коленях этого каменного исполина, в окружении бесчисленных уродливых существ, живым ковром простиравшихся у его ног, восседал самый огромный человек, точнее, самое огромное одушевленное создание, какое когда-либо видел Вансен. Ростом он в два — нет, в три раза превосходил самого крупного представителя племени людей. Его мощной груди и мускулистым рукам позавидовал бы любой кузнец. Эта широкая грудь размеренно вздымалась, показывая, что гигант дышит. Не будь этого, Вансен принял бы его за очередную колоссальную статую. Волосы великана, густые и черные, рассыпались по плечам, окладистая борода спускалась до самого пояса. Он был красив, как каменная статуя бога, вышедшая из-под резца умелого скульптора. Однако в следующее мгновение Вансен заметил досадный изъян: у исполина не было одного глаза, а на лице с той стороны зияли рваные дыры, сквозь которые жемчужинами сверкали редкие зубы.

Откуда-то из глубины доносился грохот, напоминающий бой огромных медных литавр; от этого грохота сотрясались каменные стены, и Вансен боялся, что его барабанные перепонки вот-вот лопнут. Однако остальные обитатели пещеры не обращали внимания на этот жуткий шум.

С пояса кошмарного божества свисало множество цепей разной длины и толщины. На его шее и на плечах тоже висели цепи, и их было так много, что невозможно было рассмотреть, есть ли на нем какая-нибудь одежда. На цепях болтались какие-то круглые предметы; Вансен не сразу сумел их разглядеть. Лишь когда глаза привыкли к сиявшему в пещере яркому свету, он понял, что это отрубленные головы: одни уже превратились в голые черепа, другие были покрыты лоскутами иссохшей кожи, третьи срублены совсем недавно, так что из разрезов на шее еще сочилась кровь. Головы людей, монстров, животных — всех живых существ, обитающих на земле.

Внезапно ожившие детские воспоминания нахлынули на Вансена. В голове зазвучала страшилка, которую выкрикивали старшие мальчики, чтобы напугать младших: «Железный Джек! Железный Джек явится из пропасти и схватит вас! Он оторвет вам головы!»

Железный Джек. Джек Чейн. Детская страшилка стала явью.

Гигант поднял толстую, как ствол дерева, руку, и цепи пронзительно зазвенели. Отрубленные головы раскачивались из стороны в сторону, как брелки на браслете богатой дамы. Бог-бастард усмехнулся, обнажив огромные зубы; они походили на тарелки, поломанные и раскрошившиеся, словно древние развалины.

— Я Джикуйин! — взревел он.

Громовой голос сотряс воздух в пещере. Вансен едва не оглох, он рухнул на колени и зажал руками уши. Но когда бог-бастард заговорил вновь, капитан осознал, что воспринимает его слова вовсе не ушами. Они гремели в его сознании.

Все мысли, роившиеся в голове капитана, исчезли, уступая место громовым раскатам этого властного голоса.

— ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, СМЕРТНЫЕ! Я ВИЖУ, ВМЕСТЕ С ВАМИ КО МНЕ ПОЖАЛОВАЛ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ СУМЕРЕЧНОГО ПЛЕМЕНИ. ЕМУ Я ТОЖЕ РАД. ПРИВЕТСТВУЮ ВАС В ПОДЗЕМНОМ МИРЕ. ОБЕЩАЮ, ВЫ УМРЕТЕ НЕ ЗРЯ! А ПОСЛЕ Я, ВОЗМОЖНО, ОКАЖУ ВАМ ВЕЛИКУЮ ЧЕСТЬ И УКРАШУ СЕБЯ ВАШИМИ МАЛЕНЬКИМИ, НО ИЗЯЩНЫМИ ГОЛОВКАМИ.

Во время великой битвы отважный Нушаш сумел сорвать солнце с неба и метнул его прямо в лицо Зафариса, старого императора Страны Сумерек. Борода Зафариса вспыхнула и занялась пламенем. Через несколько мгновений он превратился в горстку пепла. Так, дети мои, настал конец его жестокому правлению.

Нушаш и его брат Эксош развеяли пепел врага по пустыне Ночи. Затем Нушаш, преисполнившись великодушия, призвал троих братьев и предложил им вместе построить обитель богов на горе Ксандос. Аргал Громовой Раскат и другие братья поблагодарили его и принесли ему клятву верности. Но помыслы их были черны, ибо они намеревались предать брата и захватить трон богов.

Откровения Нушаша, книга первая

Пелайя сама не могла объяснить, почему она стала проводить в саду гораздо больше времени, чем прежде. Она приходила туда даже в такие ненастные дни, как сегодняшний, не обращая внимания на хмурое серое небо и пронзительный ветер с моря. Бесспорно, одна из причин состояла в том, что ее отец граф Перивос был в последнее время очень занят. Дела отнимали у коменданта крепости все время, так что Пелайя и другие дети графа редко видели отца. Иногда осмотр городских укреплений затягивался допоздна, и Перивосу приходилось ночевать в Архивной палате. Домой он заглядывал лишь для того, чтобы переодеться. Но в сад Пелайю увлекало любопытство, которое возбуждал в ней знатный узник — Олин, король Олин, ныне упоминавший свой высокий титул с горькой насмешкой. Беседы с королем неизменно доставляли девочке удовольствие, хотя уже не волновали так, как это было в первый раз. Тогда она понятия не имела, что за человек сидит на скамейке в саду, а ее подруги с замиранием сердца наблюдали, как она подошла к незнакомцу и представилась ему. Судя по ужасу, застывшему тогда на лицах девочек, они были так потрясены, словно Пелайя спрыгнула с крепостной стены и поплыла в сторону Ксанда.

Рядом с королем Олином Пелайя чувствовала себя взрослой, и потому встречи с ним были особенно приятны. Короля разговоры с новой знакомой тоже радовали, хотя он не смог скрыть некоторого разочарования, когда девочка не смогла сообщить ему новостей о его родной стране. Пелайя знала, что в стране Олина идет война, что один из его сыновей погиб, а другой сын и дочь бесследно исчезли. Вспоминая о детях, король пытался не давать воли чувствам, но иногда Пелайя замечала, что он с трудом сдерживает слезы. Правда, к нему мгновенно возвращалось самообладание, и, глядя в его непроницаемое лицо, девочка начинала сомневаться в том, что этот человек был недавно близок к слезам. Несомненно, он был необычным человеком, необычным даже для короля. Его настроение часто менялось, и, хотя он всегда был изысканно вежлив, порой в присутствии Олина Пелайя терялась. Она признавалась себе, что ее отец, отличавшийся выдающимся умом, по сравнению с королем был человеком самым заурядным. Иногда ей казалось, что истинные чувства Олина Эддона пребывают в плену — таком же суровом, как его собственное заточение.

Узнику не часто разрешали выходить в сад, прогулка позволялась ему лишь несколько раз в десятницу. Пелайя полагала, что со стороны лорда-протектора Иеросоля это до крайности жестоко. Она обещала себе набраться смелости и поговорить с отцом — ведь именно он заправлял всеми делами в крепости. Однако ей не хотелось сообщать отцу о своем новом знакомстве, хотя в дружеских чувствах, которые она питала к иноземному королю, не было ничего предосудительного. Граф Перивос заслуженно считался человеком весьма практического склада: он полагал, что людям следует совершать лишь те поступки, какие приносят им пользу. Пелайя очень сомневалась, что отец сочтет беседы с пленным королем полезными для нее. Впрочем, слухи об этой странной дружбе, вне всякого сомнения, дошли до графа. Но он воздержался от каких-либо замечаний — возможно, из-за уверений Телони, что в невинной прихоти Пелайи нет ничего опасного. Так или иначе, Пелайя предпочитала не искушать судьбу и оставить все как есть.