Конечно, я знаю, вы готовы сразу же уверовать в прямо противоположное тому, что мною сказано. И все же вы достаточно умны, чтобы догадываться, что противоположное сказанному мной далеко не всегда бывает правдой. Как бы то ни было, вы прислушиваетесь к любым моим словам, да и как иначе? Вам же известно, что имя мое чаще многих других встречается в Коране, оно упомянуто в Священной Книге пятьдесят два раза.

Вот с книги Аллаха, со Священного Корана, я, пожалуй, и начну. Все, что там обо мне сказано, правда. Я хочу, чтобы вы понимали, как тяжело мне об этом говорить. Только вспомните, в каких выражениях там обо мне говорится! Коран унижает меня, и сознавать это всегда было очень больно. Эта боль сопровождает меня всю мою жизнь. Ничего не поделаешь.

Да, Аллах создал человека на глазах у нас, ангелов, а потом пожелал, чтобы мы поклонились человеку. Как совершенно справедливо написано в суре «Аль-Араф», все ангелы послушались, и только я один воспротивился повелению Всевышнего, напомнив Ему, что Адам сделан из глины, в то время как я – из огня, материи гораздо более благородной. Я не стал поклоняться человеку. Аллах же назвал это «гордыней».

– Вон из рая! – сказал Он. – Слишком много ты о себе возомнил.

– Позволь мне жить до Судного дня, пока не воскреснут мертвые, – попросил я.

И Он позволил. Я же объявил, что на протяжении всего отпущенного мне срока буду сбивать с пути истинного потомков Адама, за отказ поклониться которому я понес наказание. На это Аллах ответил, что тех, кого мне удастся совратить, он отправит в ад. Вы знаете, что так все и происходит, и тут мне добавить нечего.

Некоторые утверждают, что в тот день Аллах заключил со мной соглашение. Выходит, что я помогаю Всевышнему испытывать рабов Его, пытаясь соблазнить их; хороший человек не сходит с верного пути, плохой поддается искушению, грешит и попадает в ад. Моя работа очень важна, ибо, если бы всем был уготован рай, людей не удавалось бы держать в повиновении: как государством, так и вселенной нельзя править с помощью одних лишь благодеяний, зло так же важно, как добро, а грех так же необходим, как добродетель. Таков порядок, установленный в мире Всевышним, и я помогаю его поддерживать (с соизволения Аллаха, естественно, – иначе разве Он дал бы мне отсрочку до Судного дня?). Однако меня считают «плохим» и никогда не воздают мне по справедливости; это моя тайная боль. Некоторые, например Мансур Халладж[104]или брат знаменитого имама Газали, Ахмед Газали, развивая эти мысли, доходят до утверждения, что, раз я действую с позволения Аллаха, значит Он хочет, чтобы я творил зло, – а отсюда следует, что на самом деле нет ни зла, ни добра, ибо все исходит от Аллаха. Пишут даже, что я сам Его часть.

Кое-кто из этих умников был сожжен вместе с их сочинениями, и поделом. Разумеется, добро и зло существуют, и каждый из нас должен знать, где лежит граница между ними, и я вовсе не ипостась Аллаха. Кстати говоря, я не вкладывал этой чепухи в головы сумасбродов, они сами всё придумали.

Это подводит нас ко второму моему возражению: я не единственный источник зла и порока в этом мире. Многие люди грешат не потому, что я ввожу их в соблазн, искушаю и обманываю, а из тщеславия, похоти, безволия, низости и – чаще всего – глупости. Насколько глупы старания некоторых многоумных суфиев целиком и полностью меня оправдать, настолько же противоречит Священному Корану убеждение, будто все зло исходит от меня. Ну не соблазняю я каждого лавочника, норовящего подсунуть покупателю гнилое яблоко, каждого ребенка-врунишку, каждого лизоблюда, каждого старика, видящего непристойные сны, или юношу, занимающегося рукоблудием. В последних двух случаях Всевышний не усмотрит даже греха, достойного, чтобы помянуть мое имя. Конечно, я прикладываю немало усилий, чтобы сыны Адама совершали тяжкие грехи, – но некоторые ходжи пишут, будто бы это я подбиваю людей зевать во весь рот, чихать и даже пукать. Совершенно меня не понимают.

Ну и пусть не понимают, скажете вы, тем легче тебе сбивать их с пути истинного. Это так, однако у меня есть гордость – не забывайте, именно из-за нее я повздорил с Всевышним. Уж сколько раз, между прочим, писали – в десятках тысяч томов можно об этом прочитать! – что я могу принимать любой облик – например, могу совращать самых набожных людей, являясь им в обличии прекрасной женщины и разжигая в них похоть, – так почему же, спрашивается, художники меня все время изображают скрюченным страшилищем с хвостом и рогами и бородавчатой рожей? Эй, братья-художники, дайте ответ!

Тут мы, кстати, подошли к тому, о чем я, собственно, и хотел поговорить: к рисунку. На стамбульских улицах полным-полно святош (подстрекаемых одним проповедником, чьего имени я не назову, дабы вы потом не пострадали), которые заявляют, что читать азан нараспев, плясать до умоисступления в текке под музыку и пить кофе – значит идти против воли Аллаха. Некоторые же художники, как я слышал, из страха перед этим проповедником и толпой его приверженцев утверждают, что и европейские методы рисования придумал не кто иной, как я. На меня веками возводили поклепы, но ни один еще не был так далек от истины, как этот.

Вернемся к тому, с чего все началось. Не с того, что я подбил Еву вкусить от запретного плода, как все думают. И не с того, что Всевышний обвинил меня в гордыне. Началось все с того, что Он показал мне и другим ангелам человека и велел ему поклониться; другие ангелы послушались, я же вполне оправданно

отказался поклониться человеку.

Нет, в самом деле, разве это справедливо – приказать мне, сотворенному из огня:

поклонись человеку,

сделанному из глины, материала куда менее достойного? Вот скажите, братья, по совести – справедливо? Ладно, понимаю, вы боитесь, что сказанное здесь не останется между нами, что Он все услышит и однажды вам придется держать перед Ним ответ. Не буду спрашивать, зачем в таком случае Он дал вам совесть, – вы правы, что боитесь, так что забудем о разнице между огнем и глиной. Однако чего я не забуду никогда, чем не перестану гордиться, так это тем, что

я не поклонился человеку.

А между тем новые европейские художники сейчас именно этим и занимаются. Они ведь не только рисуют господ, священников, богатых торговцев и даже женщин, передавая все как есть: цвет глаз, оттенок кожи, изгиб губ, милую тень в ложбинке между женскими грудями, морщинки на лбу, кольца на пальцах, даже отвратительные волоски в ушах, – они еще и помещают человека в самый центр рисунка, будто он существо, которому следует поклоняться, и вешают рисунок на стену, словно это идол, перед которым нужно падать на колени и молиться. Разве человек такое уж важное создание, чтобы даже тень его вырисовывать во всех подробностях? Разве рисовать дома на улице тем меньше, чем они дальше, как ошибочно видит человеческий глаз, не значит помещать в центр вселенной не Аллаха, а человека? Лучше всех ответ на эти вопросы, конечно, известен всемогущему Творцу. Как бы то ни было, я надеюсь, что теперь вам понятно, до чего нелепо приписывать мне идею рисовать таким образом. Мне, который именно из-за того, что отказался поклониться человеку, был обречен на ужасные муки и одиночество, лишился милости Аллаха и подвергся всяческим поношениям! Верить муллам и проповедникам, которые письменно и устно утверждают, будто и мальчики рукоблудничают по моему наущению, и портить воздух людей заставляю тоже я, и то было бы основательнее.