Я вернул свои мысли к инопланетным существам, повернул в их направлении голову и – глядь! – а одного-то уже и нету! Тю-тю уже одного! Тут мое тело не стало дожидаться, когда голова перестанет разглагольствовать и, воспользовавшись поправкой к конституции на человеческий инстинкт, с разгона нырнуло спасать этих идиотов.

Нырнуть-то оно нырнуло, но сделало это чисто интуитивно. Думает: сейчас я их вытолкну побырику обратно, а потом вернусь к своему прежнему занятию – ничегонеделанию о небесных пирожках. Но на практике все вышло иначе…

Того, который уже под водой был, я нашел сразу и, опустившись на самое дно ямы, оттолкнулся изо всех сил от песочного ковра природы и запустил его наверх. Он обрадовался, конечно, заколотил руками по воде и по моей голове тоже, когда я вынырнул вслед за ним набрать воздуха.

Он как увидел своего спасителя – Давида, так и влюбился по уши! Влюбился и, не скрывая собственных чувств, обнял, чуть не придушив из-за нахлынувших от него ко мне впечатлений. Но мне было не до обнимашек. Мы находились всё еще над ямой, и я заметил, что второй инопланетянин стал потихоньку превращаться в «Титаник» и заваливаться на один бок.

Очень вежливо – я сдернул руки утопающего воздыхателя со своей шеи и, хапнув легкими большой куш воздуха, опять пошел ко дну, борясь с дурацким законом Архимеда, которым ученый в тот момент пытался помешать моему телу опуститься вниз и действовал на меня с помощью выталкивающей силы, равной весу вытесненной моим телом воды.

На опровержение этой научной рухляди у меня ушло очень много сил. Да еще и уши от высокого давления внизу заложило. В общем, уже на втором приземлении на подводный ковер природы (в центре ямы) я понял, что при следующем нырке могу израсходовать остатки энергии, и решил, что после того, как оттолкну «Титаник» от «Айсберга» – буксировать инопланетян буду по очереди. Что, собственно, и сделал.

На выходе из воды я пихнул второго мальчишку к берегу, погрузившись под воду во время отдачи сам. Вновь потеряв силы на возвращение в прежнюю точку, я вынырнул и вздохнул как можно глубже, спасая тело от кислородного голодания. Потом толкнул ближайшего придурка к берегу. Но толчок мой, не имевший стартовой силы дна, оказался слабым, и, развернувшись ко мне лицом, барахтающийся олух тут же раскрыл объятия для обнимашек. Высвободившись из его удуший, я перешел к новой тактике спасения. Поднырнув под пацанов, я попытался толкать их снизу, но, получив ногой в глаз, снова оказался между ними.

Чувствуя, что присоединюсь вскоре к их компании, я безотчетно стал просчитывать ситуацию. Сил у меня уже не осталось даже на крик, который вряд ли привлек бы чье-нибудь внимание, так как в это время по берегу бегал пьяный (без трусов) мужик и махал своими рейтузами, как флагом парламентер, призывая всех к поголовному нудизму.

В это время пацаны опять повисли на моей шее, и я ушел под воду, едва успев набрать свежего воздуха. Погружаясь вниз, я заметил, что спасительный берег стал чуть ближе и вот-вот должно появиться дно. Времени на размышление под водой не было, так как сердце мое колотилось со страшной скоростью, требуя срочно повторить порцию кислородного коктейля. Я рискнул пойти на дно, понимая, что, если оно окажется все еще таким же далеким, вернуться на поверхность Волги сил у меня уже не будет. Но (к счастью для читателей, добравшихся до этого места) песочный ковер природы оказался значительно ближе, и, используя его как стартовую площадку для космического корабля, я вытолкнул на выходе из воды одного балбеса так удачно, что он хоть и продолжал барахтаться и тонуть – я уже точно знал, что, когда он решит это сделать, ноги его упрутся в песок. Набрав полные легкие кислорода, я нырнул вниз и вновь оттолкнулся от песчаного дна. В результате нечеловеческих усилий второй болван причалил к своему другу, и, подплыв к ним, я стал буксировать лоботрясов к суше. Почувствовав дно, охламоны выбрались из воды и, еле волоча ноги, поплелись прочь.

Я же, собрав волю в кулак, сделал еще два шага и рухнул на песок, даже не вытащив из воды нижнюю часть тела. Пробегая мимо меня, пьяный парламентер чуть не наступил мне на голову. Но мне было все равно, потому что в тот день я впервые узнал, что такое смертельная усталость.

Пауза.

– Ну, а эти двое, чё? Спасибо-то сказали? – не сдержался заинтригованный Леха.

– Не-а. Добрались до родителей, упали и лежат, на меня зыркают.

– Так они еще и с родителями были?! – удивляется Витек.

– Были, – подтверждаю я, – с мамой и папой. Я еще посмотрел на них и подумал: хоть бы кто (на мороженое) поблагодарил…

– Чё, не дали ничего, штоль?! – второй раз удивляется Витек.

– Не-а.

– Ну а чё ты сам не подошел к родичам? Сказал бы, что спас ихних придурков! Они бы тебя чем-нибудь наградили.

– Так я ж говорю: усталость смертельная не позволила. А враждебная скромность, ну, в смысле – врожденная, помешала даже об этом думать. Поэтому я перевернулся на спину лицом к солнцу и стал мечтать о небесных блинах с ежевичным вареньем. Облака, они, знаешь, если присмотреться к ним как следует, – самые что ни на есть настоящие блины в сметане.

– Угу, – сказал Витек. А Леха даже «угу» не стал говорить, так, видно, его моя история растрогала. Но потом он все же буркнул:

– Купаться охота после твоих историй еще сильнее.

Витек добавил:

– Да… купаться охота…

– А я плавать не умею, – еле слышно признался Тихоня, пытаясь влиться в общую струю беседы. Но у него ничего не вышло.

Пауза.

– Ну? Чего замолчали? Давай, Леха, ты теперь что-нибудь рассказывай! – командует Витек, недовольный возникшей паузой.

Почесав затылок, Леха начинает рассказ:

– У меня во дворе тоже есть друзья: Био, Псих и Граф. Био – это Роман. Отец у Романа учитель биологии, поэтому мы и дали ему кличку Био. Псих – это Генка. Граф – Сашка. Сашку мы прозвали Графом, потому что он все время хвалится, что его прабабка до революции была любовницей у какого-то графа и теперь в нем течет графская кровь.

– А теперь этот граф где? – перебивает Лешу Витек.

– Когда началась революция, графа убили красноармейцы. Повесили на старой яблоне, что росла около его дома. А детей и жену куда-то увезли. Поэтому Сашка считает себя единственным потомком. Ему об этом рассказала его бабушка – дочка той прабабушки.

– Графиня что ль? – вновь интересуется Витя.

Леха опять чешет затылок.

– Почему графиня? – удивляется он, – это Сашка граф, а бабушка его просто дочка той прабабушки, которая была любовницей графа, – заканчивает Леха с некоторым сомнением.

– Все правильно, – разъясняет Витька, – его бабушка – дочка прабабушки, любовницы графа. А раз так, значит, ее отец граф. Поэтому она графиня. И ее дочка, мать твоего Сашки, тоже графиня. Понял?

– Понял, – вздыхает Леша, ничего не поняв.