Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что теперь? – прошептала Брук.
Постепенно вокруг прояснилось, и белый круг света стал частью уступа на высокой гладкой скале.
– Продолжайте идти, – подсказала Элиза. – Вы уже недалеко от цели.
Син-аппы пошли вдоль уступа и наконец поравнялись с открытым дверным проемом на поверхности скалы. Когда они вошли в этот проем, пространство трансформировалось и стало просторным залом, обставленным старинной мебелью. В зале горел камин, паркет был выложен геометрическим орнаментом. На стенах висели большие гобелены.
В центре зала стоял красивый рояль. На скамье перед клавишами, спиной к входу сидел мужчина. Он был в белой сорочке с воротничком-стойкой и шейным платком, в штанах до колен, туфлях с пряжками, в длинном сюртуке. Мужчина, облокотившись о рояль, подпирал рукой подбородок. Рядом с ним на маленьком деревянном столике стояла чернильница с гусиным пером. На подставке для нот покоились два пустых нотных листа.
Двойники Уилла и Аджая пошли вокруг рояля, и наконец поле зрения сместилось, и Уилл увидел лицо мужчины. Ему было на вид около сорока лет, он был приземист и крепко сложен. Его голову обрамляла густая и косматая седая шевелюра. Черты лица у него были крупные, тяжелые, искаженные тяготами жизни, почти скорбные. Казалось, он не замечает непрошеных гостей. Взгляд его серо-голубых глаз был устремлен в пространство.
– Знаете, кто это такой? – спросил Аджай.
Уилл видел это лицо на десятках конвертов, в которых лежали пластинки из коллекции его родителей.
– Людвиг ван Бетховен, – сказал Уилл.
– О господи, – вырвалось у Ника. – Так это тот самый малый, который сочинил «Звездно-полосатый флаг»!
– Бетховен не сочинял… – возразила Брук.
– Бесполезно, – вздохнул Аджай.
– Последняя загадка, – проговорила Брук, глядя на страницу ежегодника. – «Ключ у Бетховена, но он об этом пока не знает».
– Ну так скажи ему про это, – велел Аджай своему двойнику.
– Guten Tag, Herr Beethoven, – с вежливым поклоном произнес экранный двойник Аджая. – Мы можем перемолвиться с вами словечком, сэр? Dürfen wir mit Ihnen sprechen, bitte?
– Твой малышок говорит по-русски? – прошептал Ник.
– Я говорю по-немецки, – буркнул Аджай.
Но Бетховен не откликнулся. Он даже не посмотрел на пришельцев.
– Он вас не слышит? – сказала Брук. – Он глухой, забыли?
– Аджай, твой двойничок знает язык жестов? – спросил Ник и хлопнул себя по лбу. – Что я несу? В то время язык жестов еще не придумали.
Брук резко встала и спросила:
– Кто-нибудь из вас двоих играет на пианино?
– Я немножко, – ответил Аджай.
Брук наклонилась и напела ему на ухо мелодию. Они переглянулись.
– Но как? – спросил Аджай.
– Скажи, пусть сыграет на слух.
Аджай наклонился к своему двойнику и сказал:
– Сыграй вот это на рояле.
И он стал негромко напевать. Его син-апп переместился вправо, подошел к клавишам и сыграл несколько нот.
Та-та-та-та, та-та-та-та…
Элиза ахнула и прижала ладони к щекам. Ее глаза наполнились слезами.
Бетховен ожил. Его лицо озарилось – его словно бы «вдохновили» ноты, которые он услышал своим сознанием. Он поднес к клавишам правую руку и повторил мелодию. Затем он добавил к правой левую руку. Каждая сыгранная им нота появлялась на нотном листе, словно он писал строку.
– Я это слышал… – рассеянно пробормотал Уилл. – Сто раз.
– Это одно из самых известных его сочинений, – сказал Аджай.
– Может, и так, – разочарованно проговорил Ник. – Но это точно – не «Звездно-полосатый флаг».
– Нет, – покачала головой Элиза. – По-немецки эта пьеса называется «Für Elise»
– «К Элизе», – проговорила Брук и посмотрела на Уилла.
Бетховен продолжал играть, и к его роялю присоединился невидимый оркестр. Стена перед роялем превратилась в дверь огромного банковского сейфа с множеством хитрых замков, засовов и колес, движимых паром.
Ноты мелодии поднялись с нотного листа, словно живые, и полетели по воздуху к двери сейфа. Все они устремились к прорези, расположенной недалеко от центра двери, и просочились внутрь нее. Колеса и засовы пришли в движение по всей поверхности двери. Замки подались, вылетели клубы пара, самый большой засов с грохотом отодвинулся, и дверь медленно открылась.
– «Ключ у Бетховена», – тихо проговорила Брук.
Порог переступил син-апп Ронни Мурзо.
Син-аппы Аджая и Уилла испуганно попятились от «Ронни». Элиза придвинулась ближе к экрану, а остальные сгрудились у нее за спиной. «Ронни» заморгал и огляделся по сторонам. Он был обескуражен и явно плохо ориентировался в пространстве. Для Уилла он выглядел в точности, как на фотографии в ежегоднике, но только светлые, цвета соломы, волосы у син-аппа были слипшиеся, а лицо испачкано. Одежда мятая и грязная, штаны порваны на коленях.
– Ронни? – почти шепотом произнесла Элиза.
Син-апп повернул голову, увидел Элизу и в испуге попятился.
– Ронни, ты знаешь, где находишься? – спросила Элиза.
Он покачал головой.
– Ты знаешь, кто ты? – тихо спросила Элиза.
Син-апп растерялся, немного подумал и снова покачал головой.
– Что с ним не так? – негромко спросил Уилл у остальных.
– Не знаю, – отозвался Аджай. – Я раньше ни разу не видел, чтобы син-апп так себя вел.
– Малыш выглядит, как бездомный бродяжка.
– А ведет себя так, будто у него амнезия, – добавила Брук.
– Ронни… ты знаешь, кто я? – спросила Элиза.
Немного подумав, «Ронни» покачал головой – трогательно и совершенно рассеянно. Элиза закрыла лицо руками. Брук шагнула к ней и положила руку на ее плечо, пытаясь ее успокоить.
– Что это значит, Элиза? – озадаченно спросил Уилл.
– Это значит, что он жив, – прошептала Элиза.
– Возможно, – задумчиво пробормотал Аджай.
– Аджай, – сказала Элиза, – его син-апп – вот он, он здесь. – Она указала на экран. – Ронни жив. Он сказал, что найдет способ дать мне знать, если с ним что-нибудь случится. Что-то случилось – вы только поглядите на него. Ему плохо. Он ранен или заблудился, но он жив…
– Погодите секундочку, – попросил Уилл. – Вы решили, что он жив, только потому что здесь его син-апп?
Ему никто не ответил. Его соседи неловко переглянулись.