Преподобный Наум отвернулся от Иисуса Христа и посмотрел на Амоса, яростно, в отчаянии и с надеждой.

А тот тоже думал. И до того, как Наум посмотрел на него, думал, похоже, так: «Я видел этого Иоанна. Могучий был человек. Глаза — как угли. Голос — топор, которым рубят деревья… Может, от Бога. Может, от сатаны и от бесов. Но точно — не от человеков!»

И только Амос это подумал, Наум посмотрел на него, и мысли Амоса выпрыгнули ему на лицо и побежали несколько в ином направлении: «Ребята надежные. Но мало их. И стоят неудобно — народ их со всех сторон окружил. Оружием не успеют воспользоваться… Сколько у него сообщников? Вооружены? У этого долговязого и у этих двух, по бокам, что у них под плащами?.. Спокойно, начальник! Главное — страх не показывать. Тогда точно — накинутся и разорвут. У нас это быстро». А поверх этих спокойных мыслей забегали досадливые и злые: «Что этот старый козел на меня уставился?! Не суйся, если не умеешь с народом разговаривать! Сам задал вопрос — сам и отвечай!.. Эх, надо было сперва от Ханны получить инструкции. Наломаем теперь дров!»

Наум смотрел на Амоса. Амос смотрел на Наума. И оба чувствовали и знали, что мысли их словно на лбу написаны, а народ стоит и читает. И оба, саган и главный священник, вспомнили вдруг об авве Ицхаке, который, вон, полюбуйтесь, стоит рядом, молчит и таращит глаза на Иисуса, а им, своим младшим товарищам, не желает прийти на помощь. И обернулись к Ицхаку, взглядами требуя, прося, умоляя.

Старец их взгляды почувствовал и молчание их услышал. Сперва он беспомощно улыбнулся, затем поднял и развел в стороны руки, а потом словно выдохнул из себя тихое и кроткое:

— Не знаем. — И, чуточку помолчав, добавил еще грустнее и ласковее: — Не знаем откуда. — И так посмотрел на Христа, словно прощения у него попросил.

От звука его голоса тишина сначала вздрогнула, затем нервно напряглась и звонко натянулась. А Иисус ответил:

— Вот и я не скажу вам, какой властью это делаю.

Молчание треснуло, расползлось по шву, и из него стали выплескиваться вздохи и голоса, выкрики и фразы.

Филипп стоял во втором ряду среди апостолов. И слышал, как впереди с досадой воскликнул Иаков Малый:

— Почему «не скажу»?! Я бы сказал! Я бы ответил этому лицемеру, этому племянничку главного вора и разбойника!

— Нельзя было отвечать, — порывисто возразил ему Петр. — Ты что, не понял? Вопрос был «рогатый». Если б ответил: «Бог дал мне власть», они сразу же обвинили бы Его в богохульстве. А если б про Бога не сказал: дескать, сам это делаю, — они обвинили бы Его в самозванстве.

— Как будто Он никогда не говорил, что власть у Него от Бога?! Как будто не называл себя Пророком и Сыном Божьим?! При стражниках и при священниках говорил. И здесь, в Храме, — не раз и не два! На Кущах, на празднике Обновления. И ты слышал, и я. Не помнишь? — Малый не успокаивался. А Петр продолжал ему возражать:

— Слышал и помню. Но, видимо, не время сейчас. Нельзя поддаваться на провокацию. Момент, похоже, не тот…

— Почему не тот момент? И когда этот момент наконец наступит?! — воскликнул Малый.

— Тише говори. Услышит, — упрекнул его Петр.

— Плевать я хотел, что услышат!

— Я про Иисуса говорю. Ему твоя… твое ожесточение не понравится.

— Иисус и так меня слышит! — убежденно воскликнул Малый, но тон свой заметно понизил. — Он всех нас слышит. Даже когда мы молчим. Слышит и бездействует. Обещает и не выполняет…

— Погоди, не суесловь, — строгим голосом произнес Петр, прерывая друга. — Зачем Ему самому о себе свидетельствовать, когда Креститель о Нем свидетельствовал, называя Господом и Сыном Божьим?

— Надо было повторить, — упрямо боднул рыжей головой Иаков Малый. — Надо было напомнить народу слова Иоанна. И здесь, в Храме, громогласно и во всеуслышание объявить: «Бог дал Мне власть, и все вы малые песчинки, все вы твари дрожащие перед силой и славой истинного Пророка Господня!»

— Так ведь Он почти то же самое и сказал. Ты разве не слышал? — вдруг спросил Петр и ухмыльнулся в курчавую бороду.

Малый удивился, то есть перестал восклицать и бодать головой, повернулся к Петру и ощерил рот. А Петр пояснил:

— Власть — это не крик. Власть — это присутствие духа и в спокойном величии сила!.. Они подступили к Нему с вопросом, а Он сам потребовал от них ответа! Их много — Он один. У них — копья, а Он — безоружен. Потому что Он Царь здесь и Господин, а они перед Ним — точно трусливые собаки… Что они Ему ответили, ты слышал?!

— Ничего не ответили. Сказали: «Не знаем».

— Вот-вот! «Не знаем!» — вдруг торжествующе воскликнул Петр и яростно взмахнул рукой. — Они, умники и великие толкователи Закона! Они, которые каждую фразу, каждое слово, каждую букву в Законе всегда берутся истолковать и так перед нами толкуют, с таким несокрушимым апломбом, с такой безоглядной уверенностью в своей правоте, будто вместе с Моисеем поднимались на Синайскую гору, на колеснице с Ильей взлетали на небо, с Исайей обличали царей и плакали с Иеремией на реке вавилонской! Они, книжники и знатоки, гордые учителя народа! Ты слышал, чтобы они когда-нибудь произносили эти самые слова «не знаю», «не знаем»?! Они — призванные Богом и назначенные синедрионом отличать добродетельных от грешников, знающих от шарлатанов, пророков от самозванцев! Разве может им быть неясно, от кого человек говорит — от Бога или от дьявола и дана ли ему власть или нет у него никакой власти?! Но вот при народе, в Храме, в Доме Господнем, пред жертвенником и святилищем Его они только что провозгласили: «Не можем определить, не знаем, потому что глухи и слепы, невежественны и бессильны, суесловны и слабоумны!» Может ли быть для них большее унижение, больший позор?

— Ты прав, Петр, — тут же согласился с ним Малый. — Они Его хотели унизить, но сами унизились. Его хотели ударить, но сами себе лоб расшибли. Лживые судьи сами себя осудили!.. Ты мне объяснил. Ты умница, Петр!

А соглядатай Каллай — тот самый человек в сером плаще с капюшоном, который стоял поблизости и якобы разглядывал Красные ворота, — теперь смотрел в пыльное небо, на мутное полуденное солнце и слушал еще более внимательно.

Седьмой час дня

— Какое странное небо. Мутное. И солнце словно в пыли… Такое редко бывает весной, — сказал Иоиль, глава школы великого Гиллеля.

— Учитель, позволь мне теперь сказать и объяснить тебе, — попросил Ариэль.

— Нет. Не позволю, — ответил Иоиль. Они сидели в беседке.

— Еще раз напомню тебе о нашей стратегии, которую ты, похоже, недостаточно четко себе уяснил, — наставительно заговорил Иоиль. — Партия ныне ослаблена, потому что в ней существуют две школы. И эти школы, преследуя в общем-то единую цель, в частностях непрестанно спорят друг с другом, как мне кажется, часто лишь для того, чтобы поспорить и доказать свою правоверность, свое православие и свою особую приверженность заветам старцев. Нашими разногласиями, естественно, пользуются враги партии: открытые и тайные язычники, разного рода ренегаты, вроде саддукеев и иродиан, а также раскольники, называющие себя фарисеями, но, по сути, свернувшие с пути истинного, поправшие великие принципы, предавшие интересы партии и фактически действующие против обеих школ.