Они отошли в сторону и смотрели, как те немногие, что за ними пошли, разгружают повозки.

– Феодокр там, с морепоклонниками. Пошел приносить свои творения в жертву Посейдону.

– Куда пошел?! – остолбенела Климена.

– В порт. Меня и слушать не стал. Один философ из Феста вещает, что надо бросить все самое ценное в море. И Феодокр…

Гупан виновато наклонил голову.

– Оставайся здесь! Помоги разместиться людям. Это приказ! – жестко сказала Климена. И, уже усаживаясь в повозку, обернулась:

– Охраняй Арью. В ней течет кровь Миносов. Род не должен прерваться.

Возница ударил быков и они понеслись вниз по склону.

Вдруг на середине пути Климена увидела поднимающуюся в гору повозку с Зеро. Возчики придержали быков, чтобы разъехаться. Поравнявшись с ней, Советник не выдержал, раздраженно спросил:

– Ты куда?

– Какой-то ненормальный повел людей к морю. Их надо вернуть!

– Не сходи с ума! Сейчас нельзя возвращаться к морю!

– Я знаю. Там Феодокр.

Повозка Климены с шумом покатила вниз по каменистой дороге.

Зеро посмотрел ей вслед. Помедлил секунду и приказал возчику:

– Разворачивайся. Гони за ней.

…Все было еще хуже, чем она думала. Рыбацкие кораблики, лодочки для прогулок – все они вышли в черное, постепенно вскипающее волной море. Люди, набившиеся в них, бросали за борт кто что мог: украшения, еду, вазы, статуэтки. На одной из лодок, явно наспех покрашенной в красный цвет, стоял высокий худой старец с развевающимися белыми космами и читал какое-то заклинание.

– Назад! Возвращайтесь назад! – закричала им жрица.

Но никто даже не посмотрел в ее сторону. В одной из ближних лодок Климена заметила Феодокра: он кидал в грязную от пепла волну свои лучшие украшения и что-то шептал. Он всегда был слишком доверчив.

Климена увидела, что одна из небольших лодок все еще болтается, привязанная к пирсу. Подбежала, вскочила в нее – когда-то она прекрасно управлялась с веслами. Как вдруг услышала сзади знакомый голос:

– Подожди. Я с тобой.

– Куда ты? Зачем? – испугалась Климена, увидев Зеро.

Но он уже перекинул больную ногу в шлюпку и, с трудом сохраняя равновесие, упал на скамью.

– Не бойся, гребу же я руками, а не ногами.

И, увидев, как она изумлена, добавил:

– Все, нам больше нечего делить. Могу я напоследок побыть для тебя тем, кем был в нашем детстве? Помнишь?

Климена нахмурилась. Какое детство? Царство гибнет…

А Зеро вглядывался в нее с непривычной мягкостью, ждал. Потом усмехнулся, отчего шрам на щеке дернулся:

– Ты называла меня своим сторожевым львом. Я ведь никого к тебе не подпускал. И трепала по гриве. Тогда она была черная, – тряхнул он поседевшими кудрями.

И больше уже ни о чем не спрашивал. Просто с силой греб туда, где был Феодокр.

Климена смотрела, как мужественно он пытается справиться с волной. И вдруг подумала: как странно. Сколько друзей и любовников ее предали. И только на чувства Зеро она всегда могла положиться. Сначала на его любовь. Потом на его ненависть. Или это тоже была любовь?

Вдруг стало совсем темно. Тяжелое небо нависло над головами, как набухшее от воды покрывало, и из этой густой черноты посыпались молнии. Сотни, тысячи извивающихся огненных змей вонзались в море: вспыхнула одна лодка, вторая, третья… Крик стоял над оранжевой, вздыбившейся водой, но его заглушал страшный грохот. А молнии все били и били, будто кто-то прицельно метал с неба горящие копья.

Зеро развернул суденышко и принялся судорожно грести к берегу. Но тут одна из огненных змей ударила прямо перед носом их лодки: та задрожала и перевернулась.

Оглушенная Климена упала в воду и начала медленно погружаться в черноту моря. Вынырнувший Зеро еще сумел ее подхватить, загребая свободной рукой.

И понял, что не успеет. Неизвестно откуда взявшаяся большая волна поднялась над ними, оскалилась в ухмылке страшным ртом-гребешком и обрушилась, подхватив и потащив вниз, в глубину. Они, обнявшись, опускались на дно – медленно, медленно – так медленно, что вся далекая, детская, счастливая их жизнь проплывала у Зеро перед глазами стаей вертких рыб.

Он успел подумать: «Это короткое время мы еще вместе. А потом она опять ускользнет. Улетит ввысь к своим богам. А я упаду на дно Аида. Нам всегда не по пути…»

Но они все падали, падали в бездонную морскую пропасть. И никак не разлучались…

Когда корабли подходили к Тире, Яр подумал, что не застанет никого в живых.

Остров окутывал густой темный дым. Гора тужилась, плевалась огнем и камнями. Воздух был так пропитан ядовитыми газами, что все матросы кашляли, чихали и почти не могли дышать.

Но на тонком перешейке, выдающемся в море, капитан увидел людей, которые его ждали.

Все до одного жители города собрались здесь со своим скарбом. Они помнили обещание Климены прислать за ними флот.

– Сначала женщины и дети! Все делаем очень быстро! – скомандовал своим людям Яр.

– Капитан! Как быть с ранеными? Из-за них задерживается погрузка! – нервничал один из молодых капитанов.

– Всех раненых – на мое судно, – распорядился Яр.

Они вышли в море последними, но отплыли уже далеко, когда услышали страшный грохот.

Яр обернулся – и остолбенел. На его глазах большая гора вдруг разлетелась на куски, а из ее центра взметнулся столб пламени до самого неба. Огонь вырывался из земли с такой силой, будто все ее нутро было заполнено только им. Оранжевая лава падала в море, так что казалось – полыхает сама вода. И эта горящая вода мгновенно растекалась во все стороны: того и гляди настигнет.

– Скорее, скорее! – кричал Пелопс, стоя рядом с Яром.

Тот лавировал так умело, что они неслись на своих парусах, как на крыльях, и в какой-то момент показалось – уже ушли от бегущего по воде огня.

Остальные корабли шли впереди, но совсем рядом: Яру удалось их нагнать.

В этот момент Пелопс еще раз обернулся на Тиру. И застыл с открытым ртом.

Тиры не было. Была огромная, упирающаяся прямо в небо темная стена, которая вдруг выросла посреди моря. И эта стена двигалась на них.

– Эй! – позвал он капитана. – Оглянись.

Яр оглянулся.

Невероятная волна – да нет, не волна, это было само вставшее поперек море – шла прямо на них.

– Это то, что я думаю? – спросил Пелопс.

Яр побледнел. Это была неминуемая смерть.

– Я видел сегодня странный сон, – вдруг наклонился к его уху поэт, боясь, что в грохоте тот его не расслышит.