Ужаска была совершенно растеряна. На такую реакцию она не рассчитывала. Она не решалась бросить на Эхо ищущий помощи взгляд. Она только продолжала пристально смотреть на Айспина и старалась не упасть в обморок.

Возникла долгая мучительная пауза, во время которой Эхо не осмеливался даже дышать.

– Но, – сказал потом Айспин серьезно, – именно поэтому я сделаю это. Я покажу тебе, что такое настоящая любовь! Я уже однажды в своей жизни потерял настоящую любовь и от этого чуть не сошел с ума. На этот раз я удержу ее, но ценой моего труда. Так тому и быть!

Айспин достал из своей мантии маленький ключик от ошейника и наклонился к Эхо. Потом он прошептал царапке в ухо: – Ну как? Что скажешь?

Эхо был озадачен.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он.

– Ну мой монолог! – сказал он тихо. – Я ведь не профессиональный актер. – Он опять выпрямился и заговорил громким голосом: – Это было достаточно правдоподобно? Как ты думаешь, Ицануэлла?

«Ицануэлла», – пронеслось в голове Эхо. Он обратился к ужаске, назвав ее настоящее имя! Больше не было ни «цветка», ни Флории.

И здесь с Айспином произошла удивительная метаморфоза. Вся доброта, вся влюбленность и обаяние внезапно исчезли из его мимики и голоса. Он вновь набросил на себя гримасу тирана и деспота, которая появлялась на его лице в самые мрачные моменты. Это был истинный мастер ужасок.

– Вы знаете, – спросил Айспин, – как в далекие средние века в Цамонии определяли, виновна ужаска или нет? Ее сбрасывали с крыши. Если она выживала, поскольку ей удавалось полететь, значит, она была виновна. Если же она падала вниз и погибала, считалось, что она не виновна. Просто, но справедливо.

Айспин подошел совсем близко к Ицануэлле и толкнул ее. Правда, слегка, но достаточно, чтобы она потеряла равновесие.

– Гопля! – воскликнул он.

Ицануэлла сделала пару мелких неловких шагов по скату крыши и, достигнув ее края, безмолвно перелетела через карниз. Только когда она полностью исчезла из поля зрения Эхо, раздался ее сильный продолжительный крик, который, наверное, был слышен во всей Следвайе.

Эхо бросился к краю крыши, насколько позволяла цепочка, которую держал Айспин. В ужасе он посмотрел в бездну. Ицануэлла падала вниз штопором, кувыркаясь, напоминая свадебный букет, оставляя за собой длинный след из пестрых цветов. Она нырнула в море крыш Следвайи, и ее крик замер. И потом было слышно только, как шелестел ветер.

– Она была не виновна! – вскричал Айспин с удивлением на лице. – Кто бы мог подумать? – Он убрал ключик и потянул Эхо от края крыши. – Нам надо срочно объявить конкурс на замещение должности ужаски, – сказал он. – Иначе что это за мастер ужасок без одной-единственной ужаски?

– Я не могу сказать, чем вы оба больше всего оскорбили мой разум: тем, что подумали, будто я не вооружился против травяной водички? Или твоей детской надеждой на то, что ужаска может восторжествовать над алхимией? Я действительно не могу понять. Разве я не все рассказал тебе об алхимии, матери всех наук! А ты все бегаешь за травяной ужаской. Я безмерно разочарован.

Айспин прицепил Эхо к алхимической печи. Мастер ужасок бегал туда-сюда по лаборатории и манипулировал у аппаратов, одновременно пропесочивая своему пленнику мозги. В окно видны были плотные ватные облака, быстро проплывающие мимо. Они становились все более тяжелыми и темными, и лишь иногда через них просвечивало солнце. Десятки болевых свечей, которые зажег Айспин, создавали пульсирующее освещение.

– Кто, ты думаешь, посадил на крыше царапковую мяту? – спросил он. – И ты действительно считаешь, что я не знаю как свои пять пальцев ужасковую поваренную книгу? Я мастер ужасок! Восемнадцать шрексов ледникового лютика! Два шрекса грайзенской травы! Четыре с половиной шрекса винтовых водорослей! Один шрекс хондриллы! Очарование цветов! Растительный фокус-покус! Просто смешно!

Эхо молчал. Он едва воспринимал слова Айспина, звуки его голоса были приглушенными. Эхо был в шоке и не ощущал ни страха, ни ярости. Перед его внутренним взором вновь и вновь возникала одна и та же сцена: Ицануэлла в свободном падении, оставляющая за собой след пестрых цветочных лепестков.

– Я веселился от всей души, наблюдая за тобой через подзорную трубу, – продолжал Айспин свою головомойку, – когда ты тайно отправлялся на ваши дурацкие конспиративные встречи. Ты думаешь, я не понял, что вы прокрадывались на мою крышу? А эта смешная сцена в подвале! Вы, должно быть, посчитали меня полным идиотом, предположив, что я мог забыть, закрывал я подвал или нет. Боже мой!

– Я надеялся, что любовь восторжествует над безумием, – ответил Эхо, когда он, наконец, вновь обрел голос. Но тем не менее это было наивно. Он почувствовал в лаборатории новый неприятный резко-сладковатый запах.

– Кипящий жир и кипящая вода никак не могут мне навредить, – крикнул Айспин через далекие раскаты грома. Он подошел к жировому котлу. – Почему же любовь в состоянии это сделать? Ведь сердце можно облечь в роговую оболочку, это только вопрос практики. И этой практикой я овладевал бесконечными ночами, когда в этом котле вываривал животных, эссенции которых я сегодня соединю. Не думай, что мне это было сразу легко! Их мучительные крики и все эти предсмертные вздохи! Но от раза к разу на мое сердце ложился один тонкий слой за другим, пока не возник тот самый панцирь, который его сейчас окружает. И защищает от всей этой бессмыслицы, называемой любовью, сочувствием, печалью или милостью. Вы нашли воистину ложное сердце.

Айспин открыл клапан, закрыл другой и выпустил из стеклянного баллона голубое облако дыма. Он постучал по разным бутылям, в которых находились ляйденские человечки. Потом он опять повернулся к Эхо.

– Но ты должен также согласиться, что я хорошо сыграл в вашем спектакле. Мне доставило большое удовольствие подвергнуть испытанию мое актерское мастерство. Я должен признаться, что напиток – да и духи тоже – возымели на меня определенное действие, которое мне удалось побороть с большим трудом. Я в самом деле ощутил достаточное расположение к ужаске, что мне в конечном счете только облегчило мое притворство. На крыше, где действие духов проявлялось наиболее сильно, мне пришлось по-настоящему заставить себя оттолкнуть ее, хотя я с большим удовольствием ее бы обнял. Это просто невероятно! Ужаска! Это что-нибудь да значит! В этом отношении я отдаю ей должное уважение. Выпьем за Ицануэллу!

Айспин схватил бокал с черной слизью и залпом опустошил его. Сверкнула первая молния и осветила окна, за ней сразу прогремел гром. Он поднял бокал вверх.

– Здесь было мое противодействующее средство – концентрат из крови кожемышей. Я им подливаю его, когда они глубоко спят после еды. Это пробуждает в тебе вампира! Укрепляет твою темную сторону! Убивает твои чувства. Кожемышь во время охоты не может позволить себе испытывать сочувствие или любовь. Кроме того, это также лучшее средство для того, чтобы бодрствовать долгими ночами. У него отвратительный вкус и есть побочные действия. Но если ты это преодолеешь, то никакая царапковая мята тебе больше не страшна. – Он поставил бокал и начал разогревать котел.