чересчур усердного жандармского ротмистра, который на изъятом при обыске маломощном станке отпечатал 2–3 сотни воззваний. Выступление Столыпина было крайне неудачным и потонуло в криках: «Погромщики!», «В отставку!» галя

Князь Урусов, оставивший пост товарища министра ради депутатского кресла, рассказал Думе, что на Фонтанке были напечатаны сотни тысяч воззваний, которые распространялись по всей стране «одним из самых патриотических собраний». (Впоследствии Лопухин направил Столыпину открытое письмо, в котором расшифровал этот намек — речь шла о «Союзе русского народа».) В заключение своей речи князь Урусов заявил, что опасность погромов сохранится до тех пор, «пока на дела управления, а следовательно, на судьбы страны будут оказывать влияние люди, по воспитанию вахмистры и городовые, а по убеждениям погромщики». Князь имел в виду своих коллег по Министерству внутренних дел, а также Трепова. Эти слова были произнесены в полемическом задоре. Когда Трепов руководил полицией, обвинения в его адрес, хотя бы не подтвержденные фактами, имели правдоподобный вид. Но дворцовый комендант не ведал Департаментом полиции, да и типография была оборудована уже после его ухода. Накал страстей в Думе объяснялся тем, что буквально за неделю до обсуждения запроса произошел погром в Белостоке.

Погрому в этом многострадальном городе черты оседлости предшествовало убийство полицмейстера Деркачева. В преступлении обвиняли евреев, хотя имелись серьезные основания считать, что гибель полицмейстера лежала на совести его коллег. Деркачев был редким исключением, его отличало лояльное отношение к еврейскому населению. В мае 1906 г. его усилиями был предотвращен погром, что вызвало недовольство как в рядах полиции, так и в националистически настроенных кругах общества. Молва приписывала убийство приставу Шереметьеву, у которого были крайне неприязненные отношения с полицмейстером. Так или иначе, но гибель Деркачева была использована для нагнетания антисемитских настроений.

31 мая 1906 г. полицмейстер Радецкий собрал совещание, на котором заявил, что, по достоверным сведениям, евреи собираются произвести массовое избиение полиции. 1 июня по случаю церковного праздника состоялся крестный ход. Неизвестные лица бросили в участников процессии разрывной снаряд. Очевидцы утверждали, что крестный ход обстреливали сами полицейские. Армейский подпоручик Петров заметил в толпе жандарма, намеревавшегося сделать выстрел. «Свидетель приказал этому жандарму спрятать револьвер, но тот ответил дерзостью и оказался до такой степени пьян, что свидетель даже предположил, не был ли это переодетый в жандармскую форму хулиган».

За три дня в Белостоке были убиты 84 (73 еврея и 11 христиан, в их числе те, кого по ошибке приняли за евреев), ранены 105 человек. Солдаты и полиция принимали деятельное участие в погроме. Установлены случаи, когда арестованных убивали непосредственно в полицейских участках. Депутаты I Государственной думы внесли запрос о белостокских событиях. Кадеты намеревались подвергнуть должностных лиц столь же тщательному допросу, как во время обсуждения запроса о тайной типографии Департамента полиции. Представители правительства проявили своеобразный юмор, попросив поставить обсуждение на 9 июля 1906 г. В этот день был опубликован императорский указ о роспуске Думы.

Пристальное внимание общественности привлекли процессы по погромным делам. Опасаясь скандальных разоблачений, Министерство юстиции организовало закрытый суд над участниками кишиневского погрома 1903 г. Процесс над гомельскими погромщиками был открытым, но судебные власти проявили такое откровенное пристрастие, что поверенные гражданских истцов вынуждены были покинуть заседания. После октября 1905 г. состоялось как минимум 206 процессов по погромным делам, 1860 человек были осуждены на различные сроки наказания — от 3 недель содержания при полицейском участке до 11 лет каторжных работ. По ходу процессов, тянувшихся вплоть до начала Первой мировой войны, защиту погромщиков взяли на себя черносотенные союзы. Их представители участвовали в судах и готовили прошения о помиловании, в которых обычно подчеркивалось, что преступления были совершены вследствие «обострения религиозной и экономической вражды к евреям», чье поведение «явно нарушало священный долг любви к Отечеству и повиновения начальству».

Министр юстиции И.Г. Щегловитов незамедлительно представлял всеподданнейшие доклады о помиловании, которые почти всегда утверждались царем. В результате полностью отбыли наказание не более четверти осужденных, но и они были восстановлены в гражданских правах. Некоторые случаи помилования вызвали возмущение среди противников царского режима. На судебном процессе в Орше выяснилось, что полицейский служащий Т.Х. Синицкий являлся главным организатором и «душой погрома». Он был приговорен к тюремному заключению. «Первое время после оглашения приговора подсудимые, не исключая и Синицкого, растерялись. Затем Синицкий, обращаясь к скамьям подсудимых, сказал: «Товарищи, не падайте духом. У нас есть еще куда обратиться, слава Богу. Приговор не будет приведен в исполнение». Действительно, погромщики не отбыли ни одного дня наказания.

Демонстративное помилование погромщиков проливает свет на причины бездействия полиции во время межнациональных столкновений. Можно с уверенностью сказать, что ни один погром в России не был совершен по приказу свыше. Руководители Министерства внутренних дел и Департамента полиции не были заинтересованы в нарушении порядка и спокойствия на местах. Вместе с тем нельзя сбрасывать со счетов упорные слухи о том, что насилия по отношению к евреям одобрялись и поощрялись высшими властями. Хотя представители администрации подчеркивали нелепость этих слухов, следует признать, что их питали антисемитские настроения правящих кругов, ярко выраженная пристрастность последних в национальных конфликтах, снисходительность к «патриотам», преступившим закон в борьбе с «демократами».

В консервативных кругах не было сколько-нибудь продуманных планов, для реализации которых могло понадобиться массовое избиение евреев или иных национальных меньшинств. Другое дело, что некоторые из высокопоставленных чиновников испытывали удовлетворение от ущерба, нанесенного еврейской торговле, или же радовались кровопусканию, устроенному участникам противоправительственных демонстраций.

Полиция чутко улавливала настроения «верхов». Еще важнее, что ее позиция формировалась под влиянием «низов». Городовые и унтер-офицеры были выходцами из низших слоев общества, для которых была характерна неприязнь к иноверцам и инородцам. В этом смысле между полицейскими и погромщиками отсутствовала существенная разница. Офицеры полиции разошлись в понимании служебного долга и особенно того, как следует выполнять его в экстремальных условиях. Некоторые офицеры превыше всего поставили защиту порядка, другие присоединились к нападениям на врагов режима (или даже возглавили их).

Подавляющее большинство полицейских самоустранилось, будучи не в состоянии совладать с противоречием: обеспечить порядок можно было, только используя силу против соплеменников и единоверцев, а поддержать своих означало принять участие в беспорядках. Особенно трудно было сделать выбор в октябре 1905 г., когда требовалось решать мгновенно. Полиция оказалась отнюдь не на высоте. Политические убеждения полицейских предопределили их двусмысленное поведение в этнических и социальных конфликтах.

Глава 12

Дело Бейлиса, или «Полицейская Цусима»

Среди политических событий 1911–1913 гг. важное место заняло дело Бейлиса — обвинение еврея Менделя Бейлиса в ритуальном преступлении. Подобные обвинения сопровождали народ Израиля в его странствиях по многим странам