Елизавета, с другой стороны, с обычной деловитостью расчистила себе путь. Сообщения о том, что Яков прибудет в Англию, что Эдинбург, Стирлинг и Дамбартон примут английские гарнизоны, а Морей будет объявлен законнорожденным и наследует Шотландию в случае смерти Якова, были объявлены совершенно не соответствующими действительности. Мария не предстала перед судом, но в глазах общественного мнения была признана виновной на основании сомнительных улик и тайных слухов. Теперь Елизавета переместила ее в более безопасное и удобное место. И по крайней мере, на время могла забыть о своей беспокойной шотландской кузине.

Перемещение Марии в Татбери должно было быть несложным. Сесил получил от графа Сассекса описание предполагаемого маршрута: из Болтона в Рипон (шестнадцать миль), из Рипона в Уэзерби (десять миль), потом из Помфрета (Понтефракта) в Ротерхэм (шестнадцать миль) и так далее короткими перегонами вплоть до Татбери. Поскольку дом в Татбери тогда не был полностью обставлен, предполагалось, что Мария поселится сначала в доме Шрусбери в Шеффилде. Все, однако, запуталось, когда хозяйка обоих поместий леди Шрусбери послала за мебелью для Татбери в Шеффилд, и в то время как Марию утром 26 января 1569 года вынудили покинуть Болтон, в поместьях царил организационный хаос. Пленница задержалась на несколько дней из-за плохой погоды и нездоровья, но теперь ее свита должна была пуститься в дорогу. Для Марии и ее свиты наняли шестнадцать лошадей, еще шестнадцать предназначались для ее охраны, тридцать две — для слуг, а также шесть повозок для багажа и восемь тягловых лошадей. Пар от дыхания лошадей стоял в морозном воздухе, когда Мария наконец вышла из дверей, закутанная в теплые одежды, и неуклюжая процессия двинулась сквозь сугробы, прибыв в Рипон поздно вечером.

В Рипоне Марию встретил сэр Роберт Мелвилл с инструкциями обсудить возможность ее брака с Норфолком. Поскольку одним из главных опасений Морея было то, что, оставшись на свободе в Шотландии, она может выйти замуж за иностранного принца, идею брака с Норфолком следовало поощрить. Учитывая дурное настроение и крайнюю усталость Марии, неудивительно, что обсуждение ни к чему не привело, хотя она нашла время написать Елизавете, жалуясь на принудительное перемещение из Болтона и отрицая подлинность «писем из ларца». Мария сообщила Елизавете, что написала длинное оправдательное письмо Сесилу, но она избавит «добрую сестру и королеву» от необходимости его читать. Ведь Сесил, несомненно, уже передал все его важные положения королеве.

Ноллис, «глубоко обеспокоенный своими грустными обязанностями в чуждой ему стране», все еще рассчитывал разместить кортеж в одном из домов Шрусбери в Шеффилде, но 28 января получил известие, что в них теперь жить невозможно, а ему надлежит двигаться прямо в Татбери. Из-за суровой зимней погоды путешествие становилось все более затруднительным. В Ротерхэме леди Ливингстон так сильно разболелась, что ее пришлось там оставить. В Честерфилде постоянно жаловавшаяся на боль в боку Мария отказалась продолжать путешествие без своей дамы. Леди Ливингстон — Агнес Флеминг — была кузиной Марии и дальней родственницей двух других Марий. Настроение Марии в Честерфилде не стало лучше от получения письма от Елизаветы, которая не понимала, почему Мария расстроена, и советовала ей: «Успокойте свое благородное сердце принцессы, данное вам от Бога».

Мария не нуждалась в покровительственных советах, словно бы предназначавшихся упрямому ребенку, и в конце января написала Норфолку: «Наше заблуждение не таит в себе позора. Вы обещали быть моим, а я — вашей; полагаю, что королева Елизавета и страна одобрят это. Если вы считаете, что опасность велика, поступайте так, как сочтете наилучшим… Ради вас я навсегда останусь пленницей и с готовностью подвергну свою жизнь опасности. Ваша верная до самой смерти королева Шотландии, мой Норфолк». Двадцатишестилетняя Мария вела себя как взбалмошная школьница тринадцати лет.

3 февраля Мария прибыла, наконец, в Татбери, где была передана на попечение графа и графини Шрусбери. Неделей раньше Елизавета послала Шрусбери, самому знатному пэру Англии после герцога Норфолка, инструкции, подтверждая принятое в середине декабря решение. Граф и графиня должны обращаться с Марией как с королевой, но не подчиняться ее власти и не позволить ей обрести свободу без прямого распоряжения Елизаветы, которое она собиралась отдать, «когда придут удобное время и обстоятельства». Шрусбери было предписано сократить свиту Марии — содержать их было слишком накладно — и не позволять никому выше ранга «низкорожденных слуг» приезжать к ней из Шотландии. Поскольку Елизавета знала, что дом в Татбери был не в лучшем состоянии, Марию следовало поселить в доме Шрусбери в Шеффилде. В Лондоне явно не представляли себе все домашние осложнения графа Шрусбери. Ясно обозначив свои пожелания, Елизавета недописала письмо; его продолжение написано рукой Сесила: если Мария позволит себе жаловаться на Елизавету, тогда будут опубликованы все обвинения против шотландской королевы; если она заболеет или пожелает поговорить с графиней, ее контакты будут ограничены, ни одной даме, за исключением графини, не полагается ухаживать за ней.

Хозяином дома, на попечении которого Марии предстояло пребывать еще пятнадцать лет, был Джордж Тэлбот, граф Шрусбери. Елизавета, несомненно с одобрения Сесила, тщательно выбирала тюремщика для Марии. Тэлботу было около сорока лет, он был чрезвычайно богат и, что более важно, владел семью дворцами, не считая двух великолепнейших дворцов Англии, принадлежавших его жене. Все они находились неподалеку друг от друга в центральных графствах. Шрусбери был мирным человеком и, как многие богатые люди, ненавидел лишние расходы. Его переписка изобилует отчаянными жалобами Сесилу на высокую цену гостеприимства, оказываемого им Марии и ее свите. Можно и не упоминать, что все жалобы остались без внимания.

Не менее важна для Марии была хозяйка дома — Элизабет, графиня Шрусбери. Более известная как Бесс из Хардвика, она была второй женой графа, однако он был ее четвертым мужем. Ее первый муж, Роберт Барлоу, умер, оставив ее обладательницей его имущества. Затем она вышла замуж за сэра Уильяма Кавендиша, там самым ступив на первую ступеньку аристократической лестницы. Десять лет спустя он скончался, и затем она вышла замуж за сэра Уильяма Сент-Лоу, который на смертном одре исключил из числа наследников членов своей семьи, оставив все Бесс. Она теперь владела Хардвик-Холлом и Чатсворт-Хаусом, а по богатству уступала лишь королеве. Один из современников сказал о ней: «Ее ум был прекрасно приспособлен к ведению дел, она была амбициозна, высокомерна, эгоистична, горда, коварна и бесчувственна». Такова была Бесс из Хардвика, полностью подчинявшая себе Джорджа Тэлбота в те минуты, когда он не выполнял приказы Елизаветы Тюдор. Этому семейству предстояло теперь приветствовать Марию Стюарт.

Татбери, пожалуй, был наименее комфортабельным из всех домов Шрусбери: то был средневековый замок, периодически использовавшийся как охотничий дом; он был приспособлен для кратковременного пребывания — в течение одной-двух ночей. В некоторых местах прохудилась крыша, а стены не были целиком закрыты гобеленами. В одних комнатах были кровати, в других же — лишь матрасы на каменном полу. Постепенно из лондонского Тауэра доставили серебряную посуду, стены больших залов завесили гобеленами, поставили кровати, а затем прибыл и балдахин Марии. К облегчению Шрусбери, Мария отвечала ему «сдержанно, не выказывая признаков раздражения». Она даже приняла сокращение ее свиты с шестидесяти до тридцати человек без жалоб. Однако спустя много лет Мария обнародовала свое подлинное мнение о Татбери: