Что-то сдвинулось у нее в голове, как смазанные детали люкового механизма на огненном корабле – компоненты один за другим скользнули и замерли в новом положении. Она почти услышала, как раздался глухой лязг. Внезапное волнение пригасило криновую ломку и заставило кровь быстрее бежать по венам.

Арчет прочистила горло:

– Подумываю об Эннишмине, мой повелитель.

Там, куда они попали, все вокруг заливал тусклый, зеленовато-серый свет, и высились стволы деревьев, сбросивших листву, будто зимой. Вялый, чахлый ветерок приносил слабый запах гнили.

Поначалу Рингил отметил перемену лишь с усталым недоверием. За время, проведенное в Олдрейнских болотах, он видал кое-что похуже, и эта перемена не обошлась без предупреждающих знаков. Широкая черная дорога, где они встретили Рисгиллен и остальных, начала исчезать, либо старея с фантастической скоростью прямо у них под ногами, либо истлевая изнутри, по мере того, как они проникали в новые земли, не допускающие ее существования. На поверхности дороги появились ветвящиеся трещины; некоторые были достаточно широкими и глубокими, чтобы по невнимательности угодить в них ногой и сломать лодыжку. Рингилу казалось, что время от времени он видит человеческие черепа, кем-то запихнутые в эти самые трещины. Но, наверное, это очередная болотная галлюцинация, к которым он относился с растущим безразличием.

«Ну, почти ко всем».

* * *

Джелим возвращается к нему опять – возможно, во сне, пока они устроили привал на дороге, а, может, и нет; на болотах разобраться нелегко. На этот раз Рингил стоит над ним с Другом Воронов за спиной, хотя меч наклонен не туда – рукоять торчит над правым плечом. Разница кажется странной и вызывает неудобство. Джелим останавливается неподалеку и глядит на него снизу вверх, не говоря ни слова. Его лицо выглядит таким, как прежде, только покрыто следами рыданий, и одет он лучше, чем настоящий Джелим – сын скромного торговца – мог себе позволить. Он смотрит на Рингила, их взгляды встречаются, и по щекам Джелима снова бегут слезы. При виде их Рингил чувствует боль в груди. Он хочет что-то сказать, но слова застревают в горле.

– Прости, – плачет Джелим. – Гил, умоляю, прости меня.

Теперь боль в груди Рингила не сдержать. Она рвет его изнутри, продвигаясь вверх и вниз, прямо в мышцы плеча и в…

– Прости меня, Гил, умоляю, прости меня, – Джелим шепчет снова и снова, глядя снизу вверх, будто зачарованный ужасным зрелищем. – Это должно было случиться со мной.

Внезапно оказывается, что штуковина, которая торчит из его правого плеча, – не рукоять Друга Воронов, а острие кола для казней, который продвинули на завершающие девять дюймов и застопорили механизм в основании клетки, а боль в груди – не страдание разбитого сердца, а бескрайняя словно океан, раскаленная добела и кромсающая на части агония, которая начинается между ног, прорывается через внутренности и грудную клетку, аккуратно минуя сердце. Так что умирать он будет несколько дней…

– Прости меня, умоляю, прости.

И он кричит, осознав, где находится; вопит о пощаде, зовет Хойрана, отца, мать, кого угодно, лишь бы прекратили боль. Кричит так сильно, что кажется, от его крика вот-вот лопнут вены, взорвется и разлетится на части череп, и жизнь вместе с кровью вытечет из погубленного тела.

Но он знает, что этого не случится.

А еще знает, что никто не придет, и впереди – долгие неторопливые муки. Спасения, каким бы оно ни было, ждать неоткуда.

* * *

Он затолкал воспоминание в дальний угол, чувствуя, как обливается потом, и как колотится сердце. Сосредоточился на том, где находится.

Зимние деревья. Тишина.

Он стоял и смотрел на голые ветки. Ждал, пока остынет вызванный паникой пот и замедлится пульс. Дышал глубоко, как человек, который едва не утонул.

«Неправда, неправда». Сердце билось в унисон с ритмом слов. Такое же вранье, как тысяча других фантомов, мучающих его по пути через Олдрейнские болота. Он не умер.

Умер Джелим.

Чья-то рука похлопала его по спине. Пульс опять ускорился на один преисполненный ужаса момент, а потом Рингил успокоился и осознал, что это было. Ладонь Ситлоу сместилась и ласково сжала заднюю часть его шеи.

Прикосновение было неприятным – хозяйским.

– Приятно вернуться в реальный мир, да? – пробормотал двенда и прошел мимо по болотистой земле, заросшей пучками травы. В тишине каждый его шаг сопровождался отчетливым хлюпаньем. Рингил увидел, как следы наполняются водой.

Остальные члены отряда двинулись следом: Рисгиллен сморщила нос и бросила мрачный косой взгляд на деревья, Эшгрин выглядел таким же бдительным и спокойным, каким его впервые увидел Рингил. Только Пелмараг признавал существование человека – проходя мимо, он повернулся и подмигнул.

– Где мы? – спросил Рингил.

– В конце пути, – ответил Пелмараг. – Ханнаис М’хен Проклятый. Взгляни.

Он взмахнул рукой, указывая влево, и сердце Рингила замерло на миг, когда он увидел там сгорбленную черную фигуру. Понадобилась секунда, чтобы осознать, что это статуя, и еще одна, чтобы понять – «как?» – она не оживет, как акийа в прибрежных волнах, и не устремит на него молчаливый взгляд огромных глаз.

– Расскажу одну забавную историю, – произнес Пелмараг, приближаясь к статуе, и ничто в его лице не говорило о том, что двенда собирается шутить. Рингил пожал плечами и двинулся следом.

Покосившееся в болотистой земле изваяние поджидало их, раскинув короткие руки на высоте плеч, словно миниатюрный проповедник перед паствой или ребенок, который просит, чтобы его взяли на ручки. Приблизившись, Рингил увидел, что статуя вырезана из черного глиршта целиком и не слишком аккуратно: на теле не было явно выраженных одежд, а лицо представляло собой бесполое, грубое подобие человеческих черт. Неглубокие выемки с гранями, заменяющие идолу глаза, выглядели отполированными, от чего кристаллический камень поблескивал, но Рингил не понимал, намеренный это эффект или случайный.

Пелмараг смотрел на статую, нахмурив брови, будто она задала ему трудный вопрос.

– Забавная история? – напомнил Рингил.

Двенда вздрогнул.

– Да, точно. Примерно полтора месяца назад – по вашим, человеческим меркам – брат Эшгрина, Тарнвал, искал это место. Со снаряжением у него проблем не было, прихватил с собой всякие мощные штуки. Он всегда плевать хотел на шпионскую стратегию Ситлоу и говорил, что мы двигаемся слишком медленно.

Пелмараг с самого начала говорил по-наомски лучше Рисгиллен или Эшгрина, а за время общения с Рингилом стал говорить почти бегло. В отряде он был, несомненно, самым общительным. Вообще-то он даже заимствовал у Рингила немало любимых выражений и фраз. Человек испытывал странные ощущения, когда слышал собственные каламбуры из уст двенды, и невольно спрашивал себя, сколько времени на самом деле заняло путешествие по Олдрейнским болотам, в какой степени обучение и опыт связаны – связаны ли? – со временем как таковым.