Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Есть моменты, когда я совершенно не понимаю, что здесь делаю, поскольку я по натуре вообще не руководитель. Когда мои обязанности начинают тяготить меня, я обращаюсь к своим братьям, и какой бы тяжелой ни была проблема, каждый раз волшебным образом находится то или иное решение, причем по большей части не у меня. Если поискать источник этого решения, то оказывается, что его предложил кто-то, кого коснулся Вьетнам. Можно на это ставить – не ошибешься. Этот опыт затронул тысячи, сотни тысяч, даже миллионы людей. Будь ты вьетнамский ветеран или протестующий пацифист – не важно. Это общее для всех американцев, это то, чему учат в третьем классе на обществознании, это умение позаботиться о ближнем, это братство. Для меня это очень личное. То чувство изоляции – оно исчезло. Я настолько вжился в это дело, что для меня это своего рода терапия»[584].
Миссия выжившей может также принимать форму стремления к справедливости. На третьей стадии восстановления пострадавшая приходит к пониманию принципиальных вопросов, которые перевешивают личную неприязнь к преступнику. Она понимает, что ее травму нельзя отменить и что желание компенсации или мести никогда не будет удовлетворено полностью. Однако она также признает, что призвать преступника к ответу за злодеяния важно не только для ее личного благополучия, но и для здоровья общества в целом. Она заново открывает для себя абстрактный принцип социальной справедливости, который связывает судьбу других людей с ее собственной. По словам Ханны Арендт, после совершения преступления «на преступника обрушивается правосудие, потому что его действие нарушило покой и безопасность общества в целом… Само государство требует компенсации, оно также требует принятого общественного порядка, который был нарушен и который необходимо восстановить… Иными словами, восторжествовать должен не истец, но закон»[585].
Признавая беспристрастность закона, выжившая в какой-то мере снимает с себя личное бремя борьбы. Править бал надлежит закону, а не ей самой. Подавая жалобу или выдвигая обвинение, пострадавшая бросает вызов попытке преступника принудить ее к молчанию и изоляции и открывает для себя возможность поиска новых союзников. Когда другие выступают свидетелями при даче показаний, они разделяют ответственность за восстановление справедливости. Более того, выжившая может прийти к пониманию собственной правовой битвы как вклада в общую борьбу, в которой ее действия могут принести пользу и другим, и ей самой. Шэрон Саймон, которая вместе с тремя сестрами подала иск против отца за совершение инцеста, рассказывает о том, как ощущение связи с другим ребенком-жертвой побудило ее к активным действиям:
«Я прочла в газете об одном судебном деле. Мужчина признал, что дважды изнасиловал маленькую девочку. Ребенка привезли на оглашение приговора, потому что терапевт решил, что ей будет полезно видеть, как этого мужчину увезут в тюрьму: тогда она поймет, что преступление действительно подвергается наказанию. Вместо этого судья допустил целый парад свидетелей, вызванных в суд для дачи показаний о моральном облике подсудимого. И сказал, что на самом деле в этом зале суда присутствуют две жертвы. Я думала, что эта несправедливость доведет меня до белого каления… Это и стало поворотным моментом: эта ярость и то чувство, когда привлекаешь преступника к ответственности. Я поняла, что это необходимо. Мне не нужно было [его] признание. Мне нужен был сам акт привлечения к ответственности. Я хотела уничтожить это отрицание и притворство. Поэтому я сказала: я приму участие в этом процессе. Я сделаю это ради той маленькой девочки. Я сделаю это ради своих сестер. И, кажется, внутренний голос подсказал мне: “А еще тебе следует сделать это и ради себя”»[586].
Ощущение причастности к значимому социальному действию дает пострадавшей возможность участвовать в правовой битве с преступником с позиции силы. Как и в случае с семейным разоблачением, пережившая насилие черпает силу из своей способности встать в присутствии многих людей и рассказать правду, не боясь последствий. Она знает, что правда – то, чего преступник боится больше всего. Кроме того, она получает удовлетворение от публичной демонстрации силы ради других и себя самой. Бьюэл так описывает чувство триумфа, которое она испытывает, защищая в суде женщин, которых избивали партнеры:
«Я обожаю суд. В суде есть нечто такое, что вызывает выброс адреналина. Это такое замечательное ощущение, когда ты достаточно хорошо изучила закон и достаточно заботишься о женщине, которую защищаешь, чтобы знать факты дела наизусть. Это так здорово – я вхожу в зал суда, и судья обязан меня выслушать! Это главная цель моей работы на протяжении вот уже 14 лет: заставить систему обращаться с женщинами уважительно. Заставить эту систему, которая виктимизировала… столь многих женщин, работать на нас. Не стараться разрушить ее, не ругать ее, а играть по ее правилам и заставить ее работать – вот это и есть чувство настоящей силы»[587].
Выжившая, которая решает вынести свои показания на суд общественности, должна заранее примириться с тем, что не каждую битву можно выиграть. Ее собственная конкретная битва становится частью более широкой непрекращающейся борьбы за применение буквы закона к «тирании сильных». Часто это ощущение причастности – единственное, что поддерживает выжившую. Чувство единства с теми, кто поддерживает ее и верит в правое дело, может утешить даже в момент поражения. Женщина, пережившая изнасилование, говорит о преимуществах обращения в суд:
«Меня изнасиловал сосед, проникший в мой дом под предлогом оказания помощи. Я пошла в полицию, выдвинула обвинения и дважды была в суде. Мне назначили кризисного консультанта по изнасилованиям, и районные прокуроры были очень добры ко мне и готовы помочь, и все эти люди мне верили. В первый раз жюри присяжных не пришло к согласию, а во второй раз его оправдали. Вердикт меня разочаровал, но над ним я не властна. Моя жизнь от этого не кончилась. Участие в суде было для меня своего рода катарсисом. Я сделала все, что было в моих силах, чтобы защитить себя и постоять за себя, так что эта рана не загноилась»[588].
Выжившая, которая решает участвовать в публичной битве, не может позволить себе иллюзий о неизбежной победе. Она должна быть твердо уверена, что уже одной своей готовностью противостоять преступнику преодолевает одно из самых ужасных последствий травмы. Она дает преступнику знать, что тот не сможет управлять ей с помощью страха, и разоблачает его преступление перед другими. Восстановление переживших злодеяния основано не на иллюзии полного преодоления зла, а на знании, что зло не полностью возобладало, и надежде, что в мире по-прежнему есть место исцеляющей силе любви.