Это уже было кое-что. Она завела себе студию, на которую работали деньги других людей. Она вывела для себя жизненную формулу: будь миловидной, будь смелой, работай на износ и никогда не давай всякой сволочи говорить тебе «нет».

И вот теперь она разглядывала этого журналистишку, сидящего напротив нее за чашкой кофе. Те, кто приходили к ней раньше, бывали трех сортов: невозможно самоуверенные в себе жополизы, считающие, что все на свете может стать пищей для прессы; в меру самоуверенные жополизы, ищущие сенсации, из которой можно что-то сделать; и, наконец, ожесточившиеся жополизы, которые будут терзать и мучить вас всего лишь за какую-нибудь короткую строку в газете, которая принесет им несколько долларов.

Весь Голливуд называл ее железной девочкой. Но самое смешное, что при этом половина считала ее девственницей, а другая половина – шлюхой. Какое из двух мнений могло быть для нее угрожающим, неизвестно. Во всяком случае, теперь, когда у нее была власть, ни одно из мнений не могло действительно казаться угрожающим.

Репортер, взъерошенный юнец лет под тридцать, нервно поерзывал в своем кресле. Она заставила себя улыбнуться, попросила горничную принести кофе и внимательно посмотрела на него. Они начинали с обычных дурацких вопросов: трудно ли женщине делать бизнес, каким достижением в своей жизни она больше всего гордится, каково общее направление работы. Она отвечала, одновременно думая о своих планах на вторую половину дня. Ей надо было бы освежиться перед ланчем, который она обещала провести с Сэмом Шилдзом. Похоже, «Джек, Джилл и компромисс» пойдут, и она рассчитывала подписать с Сэмом контракт на другой фильм.

Для него у нее была еще одна задумка – она хотела бы, чтоб он стал ее спутником. Ей надоели окружавшие ее восторженные мужчины – один допекал ее вне дел студии, другой надоедал во время работы. Сэм Шилдз нравился ей. Ее привлекала его обособленность, его вечный снобизм, присущий большинству уроженцев западного побережья, который она находила наивным и старомодным. Плюс, он относился к той породе мужчин, которые действительно любят женщин, а вокруг можно было по пальцам пересчитать гетеросексуальных мужчин, любящих женщин.

Может быть, Сэм и не настолько любил их – ну какой мужчина всерьез любит женщин? – но ему нравилось в них именно то, что женщинам нравится в самих себе. Мягкость, нежность, ласковость. Женственность. Эйприл нравились их мимолетные отношения. Конечно, после Крайстал Плинем Сэм явился как… как всякий мужчина в сравнении с Крайстал Плинем. И, как обычно, Крайстал сделала попытку вернуться. Эйприл ожидала этого, она знала, что Крайстал спала со всеми директорами, которые имели дело с Эйприл. Она сделала вид, что не знает ее.

Но теперь ситуация изменилась, и ей очень хотелось любовного увлечения. Крайстал могла еще послужить, улаживая дела с ее мужем и менеджером. А для Сэма было уготовано нечто новенькое. Эйприл решила, что должна что-то взять от жизни. Сэм казался ей правильным выбором, обещал быть пылким любовником, у них может составиться неплохая пара. Возможно, даже и женитьба. Потому что в сорок четыре года пора обзавестись семьей. Эйприл подарила еще три минуты сопляку с карандашиком, нужно было готовиться к ланчу с Сэмом в «Грилле».

– Есть еще вопросы? – спросила она, доставая темно-красную губную помаду, чтобы несколько освежить губы.

– Да, есть. Я где-то читал, что прежде, чем уволить свою последнюю секретаршу, вы целый месяц вместо имени называли ее сукой. Это правда?

Эйприл застыла, ее рука с тюбиком губной помады зависла в воздухе. Неужели нельзя обойтись без таких вопросов?!

Она холодно посмотрела на него своими серыми глазами и сказала:

– Не берите в голову. Я никогда не называла эту суку сукой. А теперь можете идти.

Проклятый журналистишка из «Лос-Анджелес Таймс» отнял у нее много времени, и для того, чтобы как следует подготовиться к встрече с Сэмом, у нее осталось всего каких-нибудь две-три минуты. Приехав в «Грилл», она нашла там Сэма, сидящим в баре с самым мрачным выражением лица. Что ж, Сэм и принадлежал к типу угрюмых мужчин. Именно это ей в нем и нравилось. Ее уже тошнило от калифорнийского солнца и радостных бизнесменов.

– Послевчерашняя грусть? – спросила она Сэма, подойдя к стойке бара. Один из независимых продюсеров, постоянно кормившийся в ее фирме, сидел на длинном стуле у стойки рядом с Сэмом и тотчас пересел, уступая ей место. Эйприл сделала вид, что даже не заметила этого, и приземлилась возле Сэма, ожидая ответа на свой вопрос.

– Да, но постановщики фильмов испытывают это в еще большей степени, после того как фильм выходит на экраны.

Сэм промолчал, и она решила пойти в атаку:

– Если бы я хотела просто выпить, то какого хрена мне нужно было приезжать сюда? – спросила она самым нежным тоном.

Сэм попытался вытряхнуть себя из грустного расположения духа.

– Извини, Эйприл. Чего бы тебе хотелось?

– Выпить.

Сэм посмотрел на нее:

– Понятно. Чего конкретного?

– Так, ладно. Возьми мне «Столи» со льдом. И себе закажи, ради Бога, чего-нибудь покрепче, не пива, и приходи за мой столик.

Эйприл отошла от бара и села за столик, Сэм вскоре последовал за ней, неся напитки, – на сей раз «Столичную» водку.

– Так что, ты возьмешь меня на премьеру? – спросила она, стараясь небрежно произносить слова.

– Если я сам пойду туда, то только с тобой.

– Конечно, ты должен пойти. Это хороший случай для тебя.

– Ты думаешь, детская благотворительность принесет доход? Она рассмеялась.

– Нет, я имею в виду международных акционеров.

– Признавайся, ты всегда говоришь только о бизнесе?

– Разреши уж мне признаться во многих вещах. В одном я уже призналась: постановщики фильмов чувствуют некоторую депрессию, когда фильм окончен. И это вполне естественно. Все чувствуют себя немного подавлено, когда заканчивается гонка. Поэтому участники постановки потом стараются не встречаться какое-то время, чтобы забыться. – Она немного отпила. – Другое признание, мистер Бродвей, состоит в том, что постановщики фильмов всегда спят с занятыми в фильме актерами, а актеры спят с постановщиками, и делается это не из любви и не из уважения друг к другу, а просто, чтобы легче было общаться на съемочной площадке. Это всегда благоприятно действует на картину.

Сэм усмехнулся и покачал головой.

– Ты просто прелесть, Эйприл. Я ценю твои милые признания, но ответь мне, с какой стати ты решила обо мне заботиться? Я достаточно взрослый мальчик и могу сам за себя постоять. Собьют, я тут же снова вскочу на ноги. И ни одна актриса не заманит меня в свои любовные сети. Хороший секс – всего лишь хороший секс, не более того. А когда он кончается – он кончается, и все.

Эйприл сама удивилась, насколько сильно ей нравится этот парень. Это даже было смешно.