После утренней планерки Алик неожиданно пригласил меня в кабинет, который делил теперь с Борисом. Пока мы шли в направлении аквариума, я гадал, ведут ли меня в качестве заложника или гостя. Расстреливать или награждать.

С глазу на глаз мы говорили впервые. Борис, который мелькнул на пороге, отреагировал на жест Алика и куда-то исчез. Сам же Алик взобрался на стол, сдвинув мощным задом бумаги и ноутбук, и предложил мне место на диванчике напротив.

У Алика были выпученные глаза, но когда человек не стесняется внешнего недостатка, недостаток становится частью его харизмы.

До того, как Алик возглавил наше издание, мы знали его лишь как сына Ветлугина-старшего. Как-то он прославился инцидентом, в котором сцепился на дороге с каким-то мотоциклистом и получил от того по щам. Говорили, что Алик туп и диковат.

Ещё говорили, что новая должность для него равносильна ссылке в Сибирь. Что он развалит «Дирижабль-Медиа» за полгода или быстрее.

Но худшие версии не подтвердились. Алик был резковат и самоуверен, но отнюдь не глуп. Он посещал семинары и уделял редакции удивительно много времени. По какой-то причине ему хотелось доказать свою перспективность как медиа-магната.

Мы с Аликом относились к разным мирам, но всё же с самого начала у нас возникло друг к другу некоторое уважение или хотя бы интерес.

Выдержав паузу, Алик начал говорить, но говорил несколько сбивчиво. Из его речи я понял, что он хочет объясниться за повышение Бориса и допустил даже опасную фразу, что считает меня более способным журналистом. Словно поняв оплошность, он тут же добавил, что Борис обладает управленческими навыками.

Я спросил, правда ли Алик планировал уволить кого-то из нас двоих — меня или Бориса? И если да, то почему не уволил, а даже повысил? Он вдруг расхохотался и заявил, что слух о нашем увольнении был лишь «мотивирующим экспериментом».

— Вот если бы ты потёк, уволил бы, — сказал он почти дружески. — Ладно, неважно уже. Я о другом хотел поговорить.

Неожиданно он свернул на тему Филино. Алик спросил, готов ли у меня материал.

В последние месяцы я почти не думал о Филино. Изредка филинский кошмар возникал на заднике сознания, будто включали диапроектор. Нередко подобное случалось перед самым засыпанием. С Филино возвращался страх смерти, страх небытия и страх увидеть свой худший ужас, из которого невозможно выбраться. Ужас, который сядет тебе на грудину и не позволит дышать.

Днём о Филино я почти не вспоминал.

— Не понимаю, в чём проблема, — пытался расшевелить меня Алик. — Почему бросили тему? Бери да пиши. Короче, у меня Алиска из Филино. Точнее, родственницы у неё там жили. Надо делать. Тема бомбическая.

— Ну… Видишь… — начал я, но Алик перебил:

— Да, короче, знаю я всё: Грише позвонил какой-то хрен из ФСБ, и Гриша присел на измену, тебе запретил писать, знаю, знаю. Я этого не поощрял. Всё, забудь о нём. Теперь он не помеха. Собирай, что есть, и присылай сразу мне.

— Ммм… Как сказать-то… Там действительно режимный объект рядом. А по Филино много исследований уже было, они все в открытом доступе, то есть можно сделать компиляцию…

— Слушай, ты Гришу-то не включай! — глаза Алика стали как два медальона; большие и неподвижные. — Нас не интересуют продажные исследования. Мы пишем о проблемном поселке.

— Там не всё так просто.

— Да не ссы ты, отмажем тебя от фейсов. Заняться им больше нечем, как журналистов прессовать. Пиши быстрее и отправляй мне. Там посмотрим.

Для Алика ФСБ была забавным сочетанием букв, которое вплетают в речь для придания ей значимости. Ему нравилось произносить «фейсы» нараспев, с кухонной небрежностью.

— Сегодня четверг, так… — размышлял Алик. — Завтра поставим? На выходные? Успеем?

— Я отправлю тебе вариант, — согласился я.

Алик кивнул, и когда я поднялся, остановил жестом.

— Погоди. Что там Алиса с тобой обсуждала?

— Какая Алиса? — удивился я.

— Блин, девушка моя, — Алик вдруг разозлился, будто поймал меня на лжи. — Да видел я, как вы стояли там, у выхода. Не помню. Позавчера, по-моему.

Позавчера был вторник. Во вторник я встречался с Шавалеевым. Во вторник я узнал о назначении Бориса. Встречи с Алисой я не помнил.

— Ладно, не грейся, — Алика, похоже, развеселил мой угнетенный вид. — Я без наезда же. Если у неё какие-то проблемы, ты мне скажи. Ну, может, она тебе рассказала что-то, нет? Она вообще тебя любит.

Я опешил. Он, в отличие от меня, совершенно не переживал, если его девушка «любит» кого-то ещё. Для него это было простое слово.

— Я говорил с ней как-то, — сказал я, чтобы хоть что-то сказать. — Она про свою тётю рассказывала. Нет, про дядю, по-моему. А так не знаю.

— Понятно. Ладно, давай. С Филино нужно что-то решать.

Боря хотел нагрузить меня срочной работой: с башенного крана сорвался крановщик. Я сослался на Алика и сказал, что он распорядился готовить статью о Филино, но Борис хмыкнул:

— Если статья не написана за лето, стоит ли пытаться?

Я хотел напомнить ему про долгострой к юбилею Шевчука, но сдержался.

Я открыл «белый вариант» и принялся вычищать из него всё, что могло задеть капитана Скрипку. Теперь, накануне выхода статьи, я стал видеть недопустимость многих предположений и формулировок. Я полностью вычистил абзацы об избыточной радиации и перенес центр тяжести на чужие исследования, нагромоздив столько гиперссылок, что текст посинел.

Статья получилась неплохой. Она стала короче, спокойней и даже логичней. Это была зарисовка из жизни Филино, тягучая, как стихотворение про осень, и сдержанная, как пресс-релиз. В конце был очевидный вывод о том, что для установления истины нужны новые исследования.

Я сохранил статью под заголовком «розовый вариант», но для Алика переименовал в «Филино.doc». Капитан Скрипка одобрительно кивнул из-за плеча.

* * *

У городской администрации есть такой пунктик: раз в полгода набить полный автобус журналистов и провезти их по местам дорожно-боевой славы, чтобы они пошоркали ботинками новый асфальт и угостили читателя порцией статистики о количестве заделанных дыр.

Маршрут таких поездок бывал непредсказуем. И в этот раз две весёлые пресс-службистки будто не совсем понимали, что именно можно показывать журналистам, спорили между собой, а потом разворачивали автобус и гнали его через полгорода к другой улице, потому что там «всё то же самое, но более наглядно».

Такие поездки я ненавидел. Ненавидел духоту автобуса, ненавидел галдящих журналистов, ненавидел будущую статью, под которую придётся ставить свою подпись. Ветлугин-старший имел какие-то особые отношения с городской администрацией, поэтому про дорожный ремонт требовалось писать в стиле советской газеты, восторженно.