— Я могу считать это официальным разрешением вернуть в статью оригинальный снимок?

Шавалеев откинулся в кресле и некоторое время удивленно смотрел на меня:

— Ну, а для чего? — спросил он.

Я развёл руками:

— Я до сих пор не услышал ни одного внятного аргумента, почему этот снимок должен быть удален.

— А я разве говорю невнятно? — Шавалеев оставался спокоен, но голос его стал жестче.

— Нет, с вами приятно иметь дело. Мне действительно сложно понять, почему именно вашу вывеску я должен удалить с кадра. В конце концов, это косвенная реклама.

— Мы бы не хотели, чтобы наш бренд фигурировал на снимках, где главным объектом является, как вы выразились в статье, бомжатник.

— Бахир Ильсурович, при всем уважении, я не понимаю этой логики. Это здание, как и сама вывеска, являются частью городского ландшафта.

Торг продолжался ещё некоторое время, и я чувствовал, как непроизвольно повышается мой голос. Шавалеев оставался спокоен.

Неожиданно он сказал:

— Мы ведь обсуждаем не тот вопрос. И вы, и я знаем, что эту публикацию вы сделали не случайно. Давайте поговорим о людях, которые вам её заказали.

Я фыркнул.

— Давайте. И кто же эти таинственные люди?

— Мы знаем кто. И учитывая, что с ними происходит в данным момент, я бы задумался, стоит ли им помогать.

Я не сразу нашелся, что ответить. Шавалеев заметил мою растерянность.

— Я вам не угрожаю. Уголовное дело против вашего знакомого мы не комментируем — оно связано с мошенничеством в страховой сфере, которым занимаются компетентные органы. Нас волнует программное обеспечение, которое распространяет этот человек. Вы понимаете, о чём я.

Речь шла о Братерском. О программном обеспечении, которое он распространяет, я не знал, но сделал вид, что знаю.

Шавалеев тем временем оживился. Он загибал пальцы:

— Он занимается незаконным сбором информации, нарушает тайну личной жизни, использует шантаж. Это всё преступления. Вы, как журналист, должны это понимать.

Я разглядывал свои руки. Повисла пауза. Шавалеев чувствовал, что застал меня врасплох. Его голос зазвучал настырнее.

— Я понимаю, деньги всем нужны. Но всё-таки соизмеряйте свою прибыль и свои риски.

Напряжение, которое росло во мне в течение монолога Шавалеева, вдруг стало ослабевать.

Он уверен, что Братерский платит мне за публикации. Значит, он всё-таки не осведомлен о наших делах.

А может быть, я полный идиот, что соглашаюсь делать бесплатно то, что, по мнению Шавалеева, не стоит делать даже за деньги.

— Поймите, мы готовы к обсуждениям, — продолжил Шавалеев. — У нас есть программа поддержки блогеров. Я попрошу уточнить детали. Я думаю, вы подойдёте. Может быть, вам нужна страховка на автомобиль. У нас есть скидки для журналистов. Есть разные варианты.

— Слушайте, — сказал я, и голос от напряженного молчания показался мне чужим. — Всё это заучит, как угроза.

— Нет, нет, никаких угроз, — Шавалеев смягчился. — Но, Максим, вы тоже поймите — вы связались с уголовниками, возможно, искренне не зная о его преступлениях. Речь ведь не про конкретную фотографию. Да, «Дирижабль» — это жёлтый сайт, которому нужны деньги и трафик, это вопрос десятый. Но мы могли бы сотрудничать с вами и вне рамок, вы понимаете?

— Не понимаю.

Он кивнул на мой смартфон, который лежал на столе. Я стукнула пальцем по экрану и показал, что диктофон выключен.

— Если вы будете сообщать о просьбах, которые поступают к вам с той стороны, мы оценим это, — сказал Шавалеев негромко.

— Мне это не интересно.

— Я понимаю, — кивнул вдруг Шавалеев, сощурившись. — У него на каждого своя папка. И на вас тоже. Боритесь?

Я не стал скрывать недоумения, но Шавалеев не поверил. Он показал толщину папки, и получился томик «Войны и мира».

— Не нужно боятся, Максим. Вы же видите, неприкосновенных нет. Мы обеспечим вам защиту. Выбирайте сторону. Знаете, как говорил мой отец — лучше быть с победителями.

Внутри меня росла необъяснимая злоба. Уверенность этого человека в моей уязвимости казалась всё более оскорбительной. В крайнем случае, за моей спиной пуленепробиваемый тесть.

— Нет никакой папки, — резко ответил я. — И помогать я вам не буду. Извините, абсолютно бестолковый разговор вышел. На чьей стороне перевес — разбирайтесь сами. А ещё я верну снимок на сайт, даже если редактор будет против.

Шавалеев развел руками: как вам угодно. Он предложил ещё кофе, я отказался. Шавалеев нажал кнопку на телефоне. Двойная дверь открылась. Юлиана опять встала в позу регулировщика, пропуская меня к выходу.

— Рано или поздно все папки попадут следователям, — сказал Шавалеев. — И хорошо, если следователи будут лояльны к вам.

Выйдя на улицу, я отругал себя за немотивированную резкость. Не помню случая, чтобы я так внезапно срывался на малознакомом человеке, тем более, топ-менеджере крупной компании. Это могло иметь последствия.

От всего этого разговора осталось потное чувство, будто Шавалеев пытался ко мне приставать. Я, вероятно, в чём-то неправ, но и уступить не было никакой возможности.

* * *

Я вернулся в редакцию и у кулера столкнулся с Нелей, которая одной рукой торопливо доила воду в пластиковый стаканчик, а второй наматывала на шею лёгкий шарф.

— Блин, в суд опаздываю, — сказала она. — Ты опять шоу пропустил?

Неля любила кольнуть меня за мой талант узнавать всё последним. Но сегодня в её голосе было не так уж много яда. Она казалась обескураженной.

— У меня встреча была с директором страховой, — ответил я. — Какое шоу?

На стаканчике осталась улыбка Нелиной помады. Она смяла стаканчик, бросила в урну и сказала на ходу:

— Гришу уволили. Борька теперь главред.

— Да ну?

— Ну да.

Неля раздраженно вскинула руки и быстро вышла.

Сисадмин Олег был убежден, что Неля всерьез нацеливалась на место главреда дирижаблевской радиостанции ещё в прошлом году, но Ветлугин-старший предпочел взять опытную тётку со стороны. Возможно, Неля метила и на место Гриши, примеряя его роль в дни отсутствия главреда. Теперь выходило, что ей предпочли тюфяка Бориса. Интересно.

Неля была вспыльчивой, нетерпеливой, времена деспотичной. Но она была цепким журналистом и умела быть справедливой. Может быть, из неё получился бы хороший главред, а её характер стал бы мягче, получи она подлинное признание.

Борис же был тёмной лошадкой. При всём его многословии он никогда не проявлял личных предпочтений; он был всеядным выпускником факультета журналистики, которого научили писать на любые темы с одинаковым лицом. Случайный свидетель наших планерок мог бы решить, что Боря играет важную роль в редакционной жизни. Но если бы этот свидетель задержался на планерках дольше, он понял бы стратегию Бориса: повторять то, что принято и утверждено без него.