Антипенко долго разжевывал мне отличия списка памятников архитектуры от реестра, который давал дому иммунитет. Он считал, что дом на Татищева намеренно довели до плачевного состояния, провели заказную экспертизу и признали типовой постройкой.

— Теперь карты в руки, можно сносить, переделывать, продавать, — ругался Антипенко. — А была же замечательная идея сделать в нём дом-музей Филимонова, мецената, коллекционера…

Второй телефон на листке Братерского принадлежал неизвестному мне сотруднику комитета по градостроительству Антону Белякову. В отличие от Антипенко, он словно обрадовался моему звонку и отвечал миролюбиво:

— Да, видите, Максим, в нулевых появилась мода: любые дома старше полувека вносить в список памятников и в реестр. В иные годы сотню домов вносили. Но город расширяется, городу нужно место. А тут куда не плюнь — везде памятник архитектуры. Стоит избушка на курьих ножках — ни обойти, ни объехать.

— То есть, под снос? — спросил я прямо. — Что будет на этом месте?

Беляков удивился:

— О сносе речи нет: его планируют отреставрировать и отдать под нужды организации, которая отреставрирует дом. Фасад сохранят в историческом виде.

— А что за организация взялась за работу?

— Если не ошибаюсь, в конкурсной заявке победило «Вавилон Страхование». Такой безобразный дом на центральной улице города — это позорище.

В полдень на запоздалой планерке я заявил тему с домом на Татищева, Гриша сухо одобрил, Неля разразилась тирадой о скотах из управления архитектуры, а Боря глубокомысленно рассудил:

— Вот там мы и забываем прошлое.

Наступила минута молчания и планёрка продолжилась.

* * *

В обед я отправился к дому на Татищева.

Дом впечатлял. Под мрачным нахлёстом туч он выглядел устрашающе круто, и если бы не моросящий дождь, я набросал бы его эскиз и добавил полчища летучих мышей вокруг.

Крыльцо дома когда-то выходил на улицу Татищева, но после расширения асфальт разлился рекой, и эта река унесла крыльцо вместе с входной дверью, от которой осталась металлическая нашлёпка.

От новой развязки дом отгораживал строительный забор, афиши на котором отвисли под собственной тяжестью или из отвращения к тому, что им приходилось рекламировать.

На задах дома были постройки из тёмно-оранжевого кирпича, выщербленные углы которых напоминали торт-муравейник. Двор был захламлён. Между кустами и забором я обнаружил проход, и по временной железой лестнице поднялся сразу на второй этаж. Возможно, когда-то эта лестница была деревянной и вела к чёрному ходу на кухню.

Я пихнул слабую фанерную дверцу. Дом сгнил изнутри. Ходить можно было по мощным балкам между окон, но перекрытия давно провалились. Пивные банки выдавали присутствие людей. На полу были рассыпаны учебники, среди которых я увидел физику за девятый класс, как в доме тестя. Я открыл книгу на случайной странице и прочёл:

«Следует знать способы защиты от радиации. Радиоактивные препараты ни в коем случае нельзя брать в руки — их берут специальными щипцами с длинными ручками».

Я аккуратно положил учебник на место.

Из окон дома открывал сюрреалистичный вид на слоистую структуру города. Высотки офисных зданий походили на гостей детского праздника, которых вызвали в центр круга и выставили на посмешище — их высота казалось несоразмерной. В тисках этих небоскрёбов зажало старые панельные дома. С ними вровень шёл ярус новоделов с башенками, шпилями и куполами, которые создавали атмосферу исторического центра (безуспешно). Среди архитектурных сорняков просвечивала настоящая история: маковка церкви, мрачное здание музея, ткацкая фабрика и горб странной постройки, прозванной «горбушкой», которая давным давно была вокзалом. Ещё ниже располагались купеческие дома, но их было мало. На двухэтажном особняке напротив окна красовалась вывеска «Вавилон страхования».

Я долго прицеливался, чтобы уместить в одном кадре структуру города и добиться нормальной экспозиции, потом что потроха дома на Татищева выходили слишком тёмными, а пространство дальше окна — засвеченным.

Когда я выбрался через дыру в заборе на улицу Дегтярева, двое в форме и с автоматами перехватили меня и потребовали документы. Они показали корочки росгвардейцев.

— Что искали, Максим Леонидович?

— Я снимки делал. Мы готовим статью о сносе этого дома.

Я сказал «о сносе», хотя и не имел это в виду. Незачем было объяснять нюансы.

Гвардейцы долго ирассматривали права и журналистское удостоверение, посмотрели сумку с фотоаппаратом, хмыкнули и вернули документы. Когда старший ушёл к машине, второй, словно в оправдание, сказал:

— Спецоперация идет. Тут закладки делают. Так что пусть сносят.

— Понятно, — кивнул я, и пошёл прочь.

После таких происшествий трудно избавиться от неприятной слабости в ногах и желудке.

Под вечер Гриша с неожиданным интересом стал расспрашивать меня о доме на Татищева.

— Очень перспективная история, — заключил он. — Как мы пропустили общественные слушания? Ладно, не к тебе вопрос. Хорошо, что отследил экспертизу. Надо только определиться с подачей.

— С подачей всё понятно, — ответил я. — Комментарии обеих сторон есть. Добавим голосовалку. Пусть люди решают, на чьей они стороне.

— Хорошо. И комментарий администрации запроси, — распорядился Гриша.

* * *

Статья вышла в понедельник и спровоцировала острую дискуссию. Довольный, я пошёл за второй кружкой кофе, и пока кряхтела кофе-машина, услышал позади голос Олега:

— Что, акула пера? Как пишется?

— Нормально, — ответил я.

— Нормально! — передразнил Олег с такой интонацией, будто уличил меня в сутенёрстве.

Я не обижался.

— Про Борю слышал новости? — спросил он, сменяя меня на посту около кофе-машины.

Я замер, размешивая сахар.

— А что за новости?

— Не слышал, значит, — Олег стал вдруг зачерствел. — Скоро услышишь.

Кофе-машина фыркала и плевалась.

— Хорошие новости или плохие? — спросил я.

— А это кому как, — с шумом отпил Олег и пошёл прочь.

Он умел набить себе цену. Напоследок он кинул мне всё в той же чуть высокомерной манере:

— Да не бзди, у тебя всё нормально.

Значит, на выход попросят всё-таки Бориса. Почему-то эта мысль не доставила мне радости.

К полудню статья про дом на Татищева разошлась по другим СМИ и попала в сюжет «Яндекса». Многие отмечали удачную фотографию изнутри дома.

Помещение я оставил в тёплых тонах, картину за окном сделал холодной, притушил цвета, затемнил небо и выделил ярко-зелёную вывеску «Вавилон Страхования». В одном кадре был и умирающий дом, и контора-падальщик. Фотоработу оценил даже Гриша.