Микки идет к выходу. Он поднимается по лестнице со мной на руках. Это трата его времени. Здесь полно полиции, но нас от нее защищает плотное кольцо из репортеров. Они – наш живой щит.

Прямо перед выходом со станции стоит несколько машин журналистов. В том числе и заветный логотип «Треш-ТВ». Надеюсь, канал послал сюда Виктора.

– …И нам абсолютно невыгодно, чтобы вас поймали, – говорит кто-то, чьего лица я не вижу. – Да закидывай ее и залезай.

Микки с трудом забирается в минивэн и осторожно опускает меня на пол.

За окном остаются и полиция, и репортеры.

– У тебя есть пистолет? – спрашивает чей-то голос. Пытаюсь сфокусировать взгляд, но ничего не вижу. Только тени.

– Есть, – говорит Микки.

– Патроны дать? – спрашивает он.

– Зачем? – спрашивает Микки.

– Ты ж в заложники меня берешь. Добровольно не поеду, – говорит водитель. Минивэн уже давно куда-то едет, так что фраза либо глупая, либо смешная. Да, по-моему, это шутка.

– В больницу езжай! – орет он.

– В больницу нельзя…

– Ей должны помочь, – орет Микки и вскакивает на ноги. Его джинсы в страшных черных разводах крови, перемешанной с грязью и пылью в равных пропорциях. Радует только то, что, по-моему, я все-таки не умираю. Половину тела буквально выжигает боль, но в остальном я почти здраво рассуждаю.

– Не в больницу, – кашляю я.

Водитель оборачивается, и я вижу его лицо. Виктор.

– Я так и знала, что это ты, – хриплю я.

– Я себе почти карьеру сделал на тебе, – расплывается в улыбке Виктор. Он такой же лохматый, как и раньше. – У тебя глаза розовые, это… – он реально пугается моего вида.

– Это линзы, – поясняю я.

– Тебе не идут, – ежится Виктор.

Микки присаживается на пол фургона и осторожно подтаскивает меня к себе. Никогда так не делайте с человеком, в которого стреляли. Возможно, это романтично или эффектно, но дико больно. Говорю с точки зрения человека, в которого стреляли.

– У какой страны нет договора о выдаче преступников с Германией? – спрашивает Виктор.

– У Мексики? – спрашиваю я.

– Точно. Гони в Мексику.

– Мы в Европе, – уточняет Микки.

– И что? – не понимает Виктор.

– До Мексики далековато, – на полном серьезе поясняет Микки.

Проверяем по навигатору. До Мексики, правда, далековато.

16. Реалити

Микки

Вам смешно, да? Ей тоже. Смерть – это вообще уникальное явление. Единственное в своем роде. Принимать в ней участие намного проще, чем быть наблюдателем. Сейчас на моих руках лежит голова последнего живого человека в моем мире. Ее длинные, перепутанные волосы скрывают лицо. Все вокруг в крови. Самого последнего, слышите? Я уже дважды испытывал это. В первый раз я попытался убить себя. Во второй – я ограбил банк. Вы представляете, что я сделаю, если она не выживет? Лучше не представлять.

Ее кожа бледнеет. Она кашляет и задыхается. Нужно срочно в больницу, но этот Виктор отказывается меня слышать. Будь психом, и люди будут делать то, что им говорят. Мое правило не срабатывает. В этом минивэне все психи.

– Я сказал, ей нужно в больницу! – ору я.

– Посмотри в боковое зеркало, – спокойно говорит он. Перевожу взгляд. В зеркале виднеется несколько полицейских машин.

– Я такое реалити не пропущу, – честно говорит этот Виктор и вдавливает в пол педаль газа.

Мы заперты в движущейся на бешеной скорости ловушке. Выйти отсюда невозможно, свернуть или остановиться тоже. Хотя, что за бред? Сейчас мы остановимся. Верену вытащат и окажут помощь. Меня арестуют, но она останется в живых. Плевать. Если ее не станет, мира тоже не станет. Я его уничтожу.

– Что ты предлагаешь? – спрашиваю я, разглядывая в зеркале полицейскую машину, которая уже пошла на обгон.

– Бомбу.

– Бомбу.

Они с Вереной произносят это одновременно. Ее голос очень тихий, но она в сознании. Говорит только бред.

– Бомбу закладывай, – повторяет Виктор и лихо прокручивает руль вправо. Меня бросает влево. Я успеваю схватиться за спинку пассажирского кресла. – Объяви, что у тебя бомба в машине, – поясняет Виктор. – Боевиков никогда не смотрел?

– Кто поверит, что я успел все просчитать и подложить в фургон бомбу?

– Ты – главный псих Европы сейчас. Почему бы тебе и не подложить бомбу?

– Никто не поверит, – повторяю я.

– Это прямой эфир, обязаны поверить, – хмыкает Виктор и чуть не выезжает на встречку. – Объявляй давай, они сейчас вертолет отправят.

– Как?

– Возьми телефон на приборной панели и набери номер, – терпеливо поясняет этот Виктор, указывая подбородком на валяющийся телефон.

– Какой номер?

– Начальника полиции города, – еще более терпеливым тоном поясняет он.

– Это какой?

– Он записан под именем «Начальник полиции», – совсем медленно говорит он. Я продолжаю буравить взглядом телефон.

– Набрать? – спрашивает Виктор еще тише, как будто с недоразвитым говорит.

– Я сам, – бросаю я и беру с панели телефон.

– Ну и молодец, что сам, – беспечно отвечает Виктор. – А на больницу даже не надейся. Я уже ставку сделал, что вам удастся скрыться.

– То есть по факту на себя поставил? – спрашиваю я, нажимая зеленый значок трубки на экране.

– А что? Если и делать ставку, так на себя, – пожимает он плечами.

– Новый статус на Фейсбуке?

– Да нет, старый. У Верены был как-то, я запомнил.

– Да? – раздается в трубке голос. Такой, знаете, с сильной одышкой. Прямо вижу усатого, одутловатого мужика с угрожающе нависающим над штанами животом.

– Это Микки Нокс. В машине бомба, журналист и раненая Верена Вибек. Если хотите, чтобы сегодня хоть кто-нибудь остался в живых, вам лучше развернуть свой кортеж, – говорю я заранее заготовленную фразу. Она звучит как реплика из боевика.

– Что вы хотите? – спрашивает начальник полиции. Тоже заранее заготовленная фраза.

– Разверните своих ребят, – повторяю я.

– И все?

– Пока да.

– А что я получу взамен?

– Сохраните себе репутацию.

Я нажимаю на красный значок отбоя и смотрю в зеркало заднего вида. Несколько машин продолжает нас преследовать. Верена лежит, привалившись к стенке фургона. Вокруг нее вьются подтеки крови, перемешанные с сотнями проводов на полу фургона. Тут полно камер, микрофонов, наушников и мониторов.