class="p1">— Чш-ш-ш… — Я тоже обняла его, погладила по голове. Бедный, бедный мой мальчик! — Я знаю, как тебе плохо, я понимаю тебя. Но я не жалею, что не прыгнула тогда. И ты не пожалеешь. Я обещаю тебе это. Пройдёт время — я не знаю, сколько, но ты скажешь: «Хорошо, что я тогда не прыгнул». Я обещаю.

Клочков уткнулся мокрым лицом мне в плечо и глухо спросил:

— А когда?..

Я поняла, несмотря на то, что он не договорил.

— Когда Фред и Джордж научились улыбаться. Когда сказали первые слова. Когда пошли в школу… Не знаю, Федя, это всё приходит постепенно. И больно будет ещё очень долго.

— У меня нет Фреда и Джорджа, — всхлипнул мальчишка. — У меня…

— У тебя есть мама. Она тебя любит, хоть и не умеет это нормально выражать. И я тебя люблю. И Оля.

Плечи Клочкова вздрогнули.

— Не рассказывайте ей, — попросил он горячо, перестав меня обнимать. Вытер мокрые щёки ладонями и повторил: — Не рассказывайте! Я со стыда тогда сгорю. Олька… она такой сильный человек, а я!..

— И ты сильный. — Я улыбнулась. Господи, спасибо! У меня получилось. — Ты же не прыгнул. И знаешь, что, Федя… Давай-ка ты сегодня у меня переночуешь, ладно? Не возражаешь?

Я ужасно боялась оставить его одного.

— Да, — кивнул Клочков, и мне показалось, что он даже обрадовался моему предложению.

— Ну вот и отлично. Тогда пойдём домой.

На присутствие «за кулисами» Льва Федя отреагировал спокойно. Я подумала, что он, видимо, выплеснул за последние часы столько эмоций, что переживать из-за ещё одного зрителя был просто не в состоянии. Но всё равно пообещала, что мы оба ничего и никому не скажем, и заставила Клочкова в свою очередь пообещать мне, что если у него опять возникнет желание постоять на подоконнике, он не будет его реализовывать, а придёт ко мне.

Пока мы шли домой, Лев казался странно напряжённым. Я не очень понимала, отчего — всё же обошлось. Замечала какие-то странные взгляды, которые он кидал на меня, и не могла их расшифровать. Говорил сосед мало, но Федю не обижал, поэтому я решила, что подумаю потом. Может, он просто испугался и до сих пор ещё не перестал нервничать? Меня саму немного потряхивало от пережитого, хотелось залезть под горячий душ, смыть с себя жуткий холод, а потом выпить чаю с лимоном и мёдом. Вот сейчас приду домой — этим и займусь.

Мама не спросила, почему я привела Федю — да он, честно говоря, раньше ночевал у меня пару раз, когда его родительница была не совсем во вменяемом состоянии, — а близнецы и вовсе обрадовались: они, как и я, любили Клочкова. Бабушка тут же усадила нас обоих ужинать, и я с улыбкой наблюдала, как Федя постепенно приходит в себя, уминая отбивные с жареной картошкой. Потом последовал чай, о котором я так мечтала, и Клочков, наевшись и напившись, сразу начал зевать, прикрывая рот ладонью. Ещё не было и восьми вечера, но организм, устав переживать и нервничать, требовал своё. Поэтому я выдала Феде старую футболку и шорты, и отправила спать на диван в своей комнате. Уснул он моментально, и я, вздохнув с облегчением, пошла в душ.

Я долго стояла под обжигающе горячими струями, дрожала и думала. О чём? О своём сне, благодаря которому Федя остался жив. Не знаю, как бы я пережила, если бы он всё-таки сегодня прыгнул. И ведь додумался же, ключ у охранника стащил, а тот и не заметил…

Антон… Не представляю, ты это был или не ты — может, моё подсознание? — но так или иначе: спасибо. И не только за Федю, а за возможность выговориться, рассказать о том, что тогда со мной случилось. Если бы не этот случай, я бы так и не решилась, точно знаю. Постыдилась бы… как Клочков перед Олей.

И сейчас, смывая с себя грязь, усталость, тревогу и страх, я по-настоящему прощалась с Антоном. Раньше это была ложь — я продолжала верить, ждать и любить. А теперь… любовь осталась, но я, как никогда раньше, ощущала, что он ушёл навсегда, коснувшись меня своей заботой напоследок, подарив этот сон. Он не говорил, что любит, да и зачем? Я и так это знаю. Он просто сделал мне подарок и помог уберечь от фатальной ошибки мальчика, который мне дорог.

И теперь я плакала, отпуская своего прекрасного мужа и всю боль, которая тянула меня за ним. Иди, Тонька, иди… я больше не буду плакать, клянусь, это последний раз. Иди, мой замечательный, и спасибо тебе, спасибо!..

Телефон завибрировал, когда я переодевалась после душа. Я взглянула на экран — сообщение было от Льва.

«Алён, можешь спуститься ко мне? Надо поговорить».

Разговаривать не хотелось, я мечтала скорее лечь спать, несмотря на то, что даже близнецы ещё бодрствовали.

«Завтра, может?»

Я думала, он согласится. Какая разница — сегодня, завтра? Я же не убегу. Но Лев прислал какой-то странный ответ.

«Пожалуйста, это очень важно. Я тебя умоляю! Очень!»

Я вытаращилась на это «я тебя умоляю», как кладоискатель на сундук с золотом, и, пробормотав «ну ладно», ответила:

«Хорошо, сейчас приду».

Высушила волосы, чтобы не застудиться, и, плюнув на остальной внешний вид — я была в домашнем костюме со спящей совой — вышла из квартиры.

Лев открыл дверь даже до того, как я в неё позвонила. И сразу же, с порога, обнял, приподнимая над полом и прижимая меня к себе с такой силой, что у меня на мгновение остановилось дыхание. Внёс в полутёмную прихожую, не выпуская из рук, захлопнул дверь, поставил на пол — но объятий по-прежнему не размыкал, прижимаясь щекой к моему виску и прерывисто, взволнованно дыша.

— Лёва… — прошептала я, пытаясь пошевелиться, но возможности такой не было — держал он сильно. Не больно, но очень крепко. — Что?..

— Господи, Алёнка!.. — В его голосе было столько взволнованной, горячей страсти, что я даже испугалась. — Я идиот, какой же я идиот!..

— Что случилось? — пробормотала я обескураженно, гадая, что произошло за последние пару часов, пока мы не виделись. — Я тебя не понимаю…

Лев странно, как-то полубезумно рассмеялся, целуя меня в щёку горячими губами, и продолжил:

— Я объясню, сейчас объясню… Алёнка… Когда ты сегодня пошла к Клочкову, я чуть не сдох от страха. За него и за тебя, что ты можешь не успеть его остановить, и потом будешь жить с этим грузом… И вот, ты стояла там, рассказывала это всё, а я