Марк истово ударил себя в грудь и заступил на защиту подводы.

Пьяный извозчик так и не узнал, какой груз переместила его телега. Три раза пришлось ему мотаться туда и обратно, из порта на задний двор конторы. Там тяжеленные мешочки принимали, взвешивали на больших медных весах, а писцы, обильно потея, составляли расписки на получение.

Сергий с Гефестаем внимательно следили за процессом превращения золотой груды в листочки пергамента с оловянными печатями.

К полуночи всё золото было взвешено и учтено. Роксолан занял у обалдевшего ростовщика холщовый кошель из-под монет и сложил в него учетные векселя.

Дрожащей рукой эллин вывел окончательную сумму — девяносто семь тысяч ауреусов.

— Ну вот, сразу полегчало! — усмехнулся Сергий, цепляя кошель к поясу.

— Премного благодарны, — тараторил эллин-ростовщик, всё еще находясь под впечатлением, — заходите еще!

— Нет уж, — засмеялся сын Ярная, — с нас хватит! Выйдя на улицу, Сергий вдохнул ночной воздух. Воздух припахивал жареной рыбой — и богатством.

А путешествие с приключениями подходило к концу.

Две недели спустя отдохнувшие и отъевшиеся кони понесли друзей по дороге в Деспикату, как еще называли Дробету. Для Тзаны Сергий купил двухколесную повозку с кожаным верхом. Девушка была еще очень слаба, но рана затянулась, и это грело Лобанова куда лучше бобрового плаща.

Дорога вилась, повторяя все излучины русла Данувия. Ниже устья Пирета, у самого берега изо льда выступали каменные глыбы — остатки моста, построенного еще персидским царем Дарием, а вдали, уходя за белые поля, холмились скифские курганы. У Силистры река натыкалась на скалистый массив и круто выворачивала к северо-востоку. И повсюду — на равнинных участках, на обрывах, между скал — вставали римские укрепления. Одних крепостей-кастелл насчитывалось восемьдесят, а сколько было наблюдательных башен-бургов. Замучаешься считать! Они стояли везде в пределах прямой видимости — двухъярусные башни из крупных каменных блоков, крытые черепицей, под защитой высоких островерхих палисадов. На площадке второго этажа всегда торчали в дозоре легионеры, а внизу были сложены штабеля бревен и стога сена — их поджигали в случае нападения.

Дважды мимо Сергиева отряда проезжали верховые ауксилларии, при овальных щитах, копьях и мечах. Кто только ни нес службу на берегах Данувия!.. Вторая ала ареваков и Первая когорта бракараавгустанцев, Первая когорта лузитанских щитоносцев из Кирены, Первая галльская ала Флавиана. А еще были альпийцы, реты, норики, далматинцы, лингоны, критяне, тунгры, сигамбры, убии — со всей Ойкумены собрались здесь воины, плавясь в одном котле огромной могучей империи, зарабатывая себе славу и римское гражданство.

Вперед и назад по дороге грохотали повозки, сонные земледельцы погоняли осликов, а озабоченные курьеры проносились, громким криком требуя пропустить.

В Дробету прибыли под вечер и завалились в очень приличную таверну Филокла. На улице кожа дубела, ветер задувал с гор, а у Филокла было тепло и уютно. Сергий с друзьями заняли отдельный триклиний, рассчитанный на двенадцать любителей выпить и закусить, — это был обширный зал, обставленный колоннами. Издали да спьяну могло показаться, что колонны выточены из нумидийского мрамора, на самом же деле это были толстые круглые бревна, искусно обмазанные штукатуркой и выкрашенные под мрамор. Их роскошных капителей никогда не касался резец — все коринфское роскошество было отлито из гипса. А впрочем, стоит ли о том судачить? Обычное для провинции дело — выдавать дешевку за богатство.

— Мозаика, — брюзжал Эдик, скривившись, — ну что это за мозаика? Пьяный ее выкладывал или дитё малое?

— Не бурчи, — посоветовал ему Гефестай.

— Я не бурчу! Просто не уважаю художественную самодеятельность!

— А мне лично всё равно, — заявил кушан, — в триклинии важна не отделка, а что? Кухня! Во, несут!

В триклиний, чинно ступая, вошла целая вереница рабов. На вытянутых руках они несли продолговатые серебряные и бронзовые подносы — с жирными германскими колбасами, с лосиными языками, с телячьими сердцами, фаршированными фисташками, с дроздами, начиненными яичными желтками и орехами, с целиком зажаренным кабанчиком. В стеклянном египетском смесителе искрилось красное лугдунское вино, а в амфоре на подставке плескался густой, почти черный фалерн.

— Вывод, — потер руки Искандер, — даже в глубинке можно жить хорошо, были бы деньги!

— Налетай! — плотоядно скомандовал Гефестай.

— Да дай хоть вино разлить!

Плеснув фалерна в серебряные стаканчики, Сергий поднял свой:

— Ну, за победу!

1

Задание преторианцы выполнили и даже перевыполнили — и золото увели прежде Оролеса, и самого царя даков извели, но возвращение в Рим всё откладывалось.

Наместник Дакии и Нижней Паннонии, весьма довольный работой Сергия и его команды, оставил при себе всю Шестую кентурию особого назначения — на всякий случай, а то мало ли.

Кентурию расселили — кто на постой стал, кто в казарму отправился, а Сергий снял пустующий дом на окраине, где хватило место и ему с Тзаной, и друзьям, и рабам.

Эдика Чанбу злила задержка, ему не терпелось потратить золотые ауреусы, а вот Лобанову служба была не в тягость. Кентурион-гастат впервые по-настоящему познакомился с личным составом. А набирали в его Шестую людей матерых, одного к одному. Если уж считать войну искусством, то под началом Сергия служили настоящие «звезды». Кого ни возьми — талант!

Вот тот же Астеропей Дзибетид — он был из фракийцев и хвастался родством со Спартаком. Попав в рабство к хозяину-садисту, Астеропей недолго терпел издевательства — утопил садюгу в выгребной яме. За это его приговорили «к мечу», то есть послали биться на арену. Трудовая биография гладиатора Астеропея складывалась по принципу «или — или». Он или побеждал на арене, или сбегал. После пятого побега, когда Астеропея прижали в лесу, он ушел, захватив в заложники преторианского кентуриона. Неделю спустя они оба вернулись в Рим, и кентурион рекомендовал Астеропея в когорту для особых поручений — по мнению прагматичного римлянина, там фракийцу было самое место.

А Каваринт сын Моритаста был из галлов. Когда друиды устроили заварушку в Лугдуне, Каваринт принял в ней активное участие, но тогда боги отвернулись от кельтов и даровали победу римлянам. Израненного Каваринта взяли в плен и приковали к веслу на квинквереме Мизенского флота. Полгода строптивый галл ворочал тяжелым веслом, после чего подбил невольников-таламитов[75]на бунт. Рабы захватили корабль — и вышли в море разбойничать. Лузитания стонала от Каваринта Рыжего, пираты грабили всё, что плавает под парусом, добираясь до Лондиниума и Эфорвика.[76]«Джентльмен удачи» уже возмечтал о плавании по стопам Ганнона, к берегам Центральной Африки, чтобы основать там свое государство и провозгласить себя негритянским королем, но тут Фортуна изменила ему. Напал Каваринт на купеческую понто, а из-под палубы выскочила целая кентурия манипулариев — напоролся Рыжий на корабль-ловушку. Привели его к кресту и спросили, что он выбирает — позорную смерть раба или славу преторианца в Особой когорте? Каваринт сделал правильный выбор.