Гета сразу затормозил, но Гай решительно пошел вперед, не выпуская руки Сассы.

Он подошел к заснеженному рву, за которым чередой стояли массивные деревянные ежи-трибулы, и крикнул:

— Кто тут главный?

Несколько легионеров обернулись на голос. Часовые подбежали, угрожая Гаю копьями.

— А ты кто будешь? — поинтересовался кряжистый человек, закутанный в плащ. Шлем с гребнем поперек выдавал в нем кентуриона.

— Я — Гай Антоний Скавр, — выдал легат, — мне нужно передать срочное сообщение от гастат-кентуриона претории Сергия Роксолана!

При этих словах кряжистый напрягся. Он подошел ближе, переводя взгляд с Гая на Сассу и Гету.

— А это кто? — спросил кентурион.

— Моя невеста, — рубанул Гай. — И ее брат.

Кто больше удивился его словам, брат или сестра, осталось неизвестным.

Кентурион выпятил челюсть и засопел.

— Пароль? — спросил он неприятным голосом.

— Веспер светит с вечера, — четко произнес Гай. — Отзыв?

— Фосфор занимается с утра, — отозвался кентурион, веселея.

— Но в полдень царствует солнце! — ликующе договорил легат.

На другой день после «коронации» Сергий вывел нового дакийского царя к перевалу и свернул на юг. Глубокий, рыхлый снег не позволял двигаться быстро, лошади проваливались где по колено, а где и по брюхо.

Было далеко за полдень, когда «экспедиция» достигла второго ущелья на пути к Когайнону, а ближе к вечеру открылось устье третьего, ведущего к горе обетованной, где в святилище бога неба и подземного царства поджидало новых владельцев золото.

В глубь гор уводил извилистый каньон, чьи отвесные стены поднимались на добрых триста локтей.

— Царь, — обратился Сергий к Оролесу, — близится ночь. Переждем ее здесь: у Когайнона негде пастись коням.

— А где сама гора? — подозрительно спросил Оролес.

— До нее отсюда почти миля трудного пути.

— Ничего, — усмехнулся царь, — уж как-нибудь одолеем! Веди!

Лобанов пожал плечами — и повел. Если когорты не подоспеют до завтра, то всё напрасно. Найти бы это чертово золото. Это задержало бы латрункулов еще на сутки. Но где уверенность, что римские когорты вообще доберутся до этих мест?

Каньон вилял из стороны в сторону и постоянно сужался. Когда его стены сошлись так плотно, что едва могли пропустить двух лошадей в ряд, ущелье распахнулось в маленькую долинку. Выход из нее напоминал римскую букву «V» и состоял из каскада невысоких водопадиков, ныне покрытых наплывинами льда. И долинка, и клиновидное ущелье были покрыты полумраком, зато дальше открывалась гора Когайнон — правильный конус, осиянный заходящим солнцем.

Латрункулы взвыли и начали падать на колени, так потряс их сказочный вид горы, откуда якобы сошел Замолксис.

— Мы останемся здесь, — решил Оролес. — Сотня Луция пусть отведет всех коней на равнину и сторожит их!

Было заметно, что бойцы названной сотни очень недовольны приказом царя, но ослушаться не смеют. Царь все-таки.

Темнота подступала быстро, заполняя долину тьмой. Теряла светоносную силу и гора Когайнон, но, когда всё вокруг погрузилось в мрак, священная вершина все еще отражала закатный багрянец. Потом погас и он.

Угасание ореола над макушкой горы оживило латрункулов, придало им смелости, только голоса всё еще звучали приглушенно — слишком могущественные духи витали вокруг, чтобы позволять себе обычную разнузданность.

Затрещали костры, отсветы заплясали на боках шатров, потянуло запахами жареного мяса.

Сергий молчаливо и неподвижно сидел на снятом седле и думал думу. Как он ни исхитрялся, опыт подсказывал лишь один вариант: занять оборону в клиновидной долине. Там несколько уступов, три или четыре, и на краю у каждого нанесена водою гряда из камней и валунов. Долина так узка, что для ее защиты хватит двух человек с луками, а вот нападающим деваться будет некуда. Даже в темноте будет легко прицелиться — человеческая фигура ясно выделится на белом снегу. Только прицелься поточнее — и выпусти стрелу… А дальше? Что дальше? Если не подойдут подкрепления. Господи, что толку говорить об этом? Подойдут, не подойдут. Или плюнуть на всё — и пробиваться к равнине? Нет, бесполезно. Все шатры смещены к каньону, а пройти незаметно мимо тысячи опытных бойцов. Что смеяться, как говорит Эдик.

— Сергий! — послышался вдруг негромкий оклик Регебала.

Лобанов резко обернулся, но никого не увидел. Неожиданно один из снежных сугробов зашевелился, превращаясь в человека на корточках. Это был Дадесид.

— Привет, — ухмыльнулся Лобанов. — Соскучились, что ли?

Регебал расплылся в улыбке и подтащил увесистый тючок.

— Здесь белые одеяния капнабатов, — объяснил он, — пять комплектов с капюшонами. Переодевайтесь — и уползаем отсюда!

— Куда? — спокойно спросил Роксолан.

— Как куда?! В степь! Лобанов покачал головой.

— Нет уж. Слишком долго я ждал этого момента, чтобы его упустить. Оролеса надо задержать здесь, дождаться, пока подойдут когорты из Фактории Августа. Тогда латрункулам конец.

— А если когорты не придут? — тихо спросил Регебал.

Сергий пожал плечами:

— Будем думать. Но за костюмы все равно спасибо. Мы, если что, незаметно проберемся за водопад, закрепимся там и будем держать оборону.

Регебал покачал с сомнением головой, но спорить не стал.

— Мы двинем туда первыми, — сказал он, — и перетащим с собою побольше стрел.

— Вот это дело! — одобрил кентурион-гастат. — Действуй!

Чуть позже, когда на ясном небе загорелись все звезды, видимые в этих широтах, преторианцы и Тзана натянули на себя белые одежды и покинули стоянку Оролеса.

Это было непросто. Сергий, закутанный в белое полотно, потратил больше часа, чтобы проползти между двух юрт, где горели яркие костры, а разбойники никак не хотели пьянеть. Притворяясь сугробом, Лобанов лежал у стенки и ждал. Постепенно разговоры угасали, костер тоже. И только тогда кентурион медленно, со скоростью черепахи, протащился мимо сонных бойцов — и оказался в чистом поле.

Здесь было полегче. Только наледи водопада скользили под ногами. А на третьем уступе все встретились и дали волю чувствам. Эдик хлопал по плечу то Кадмара, то Акуна, а рабы радостно мутузили своих хозяев. Тзана удивленно смотрела на них. Тогда Сергий потискал и ее.

— Так, — распорядился он, — Эдик и Кадмар будут в дозоре. Через два часа их сменим я и Гефестай. Спим и бдим!

Толстые кошмы, даже сложенные вдвое, были плохой постелью — холод камня все равно проникал, расходясь по телу.