«Секс чем-то похож на боль, – пришла ей в голову мысль. – Нет его – и забываешь, какую страшную силу он может обрести над тобой». Теперь в зеркале были видны все последствия этой «страшной силы»: ее отпечаток хранили распухшие губы, раскрасневшаяся кожа, все тело Джини – там, где его обнимали, трогали, стискивали руки Роуленда. Она нежилась в болезненной истоме, еще не прошедшей после недавней плотской близости. Бедра ее до сих пор были влажны. Она пахла сексом, источала секс, с наслаждением ощущала внутри себя последствия восхитительного землетрясения, имя которому – секс. Эти остаточные толчки внутри ее возникали при воспоминании о том, как Роуленд умело и ловко проделывал с ней сначала одно, потом другое.

Сначала одно, потом другое… Не в этом ли выражалась ее скрытая суть? Не это ли мера ее предательства? Вопреки непреклонной уверенности в собственной добродетели, вопреки всем обетам верности она тем не менее оказалась здесь, в ситуации, которая не могла ей привидеться даже в кошмарном сне. Да скажи ей кто-нибудь раньше о том, что такое возможно, она в лучшем случае подняла бы такого человека на смех. Но вот теперь она сама сделала этот выбор и, что самое страшное, получила величайшее наслаждение. Что только усугубляло степень ее чудовищной неверности.

И откуда только раньше бралась у нее эта тупая, упрямая, наивная убежденность в том, что подобное может дать ей только Паскаль? Почему она была так уверена, что любовь изменяет саму природу полового акта, придавая ему силу и остроту, которых люди, занимающиеся сексом без настоящей любви, якобы просто не способны почувствовать? Ей подумалось, что с ее стороны это было чисто женской ошибкой, чисто женским заблуждением. Потому что ни один мужчина на свете не признается, что когда-либо думал так же, как раньше думала она. Однако все ее нынешние рассуждения отчего-то повисали в воздухе. А объяснялось все просто: то, что на первый взгляд казалось весомым доказательством, оказывалось на самом деле попыткой обелить себя. Джини не могла не видеть лживости собственных мыслей, глядя в зеркало на свое лицо. Она чувствовала свою неправоту нутром, еще хранящим остатки наслаждения от недавнего пиршества плоти. Предав любимого человека, Джини узнала себя с совершенно новой стороны – на редкость неприглядной.

Набрав воды, она забралась в ванну, а затем вернулась в спальню. Сквозь задернутые шторы в комнату проникал слабый свет. Роуленд Макгуайр лежал на спине, расставив локти и положив ладони под затылок. При ее появлении он повернул голову. Подойдя к кровати, Джини опустилась рядом с ним. Обнаженным он выглядел просто потрясающе. Его рельефное тело еще блестело от пота. Она потерлась щекой о твердое плечо Роуленда, прикоснулась губами к его коже, ощутив соленый привкус. Осторожно обняв Джини одной рукой, он притянул ее к себе. Его ладонь легла на ее бедро.

Близость в сочетании с безмятежностью и покоем – это ощущение тоже казалось новым. Оба некоторое время молчали. Джини было хорошо с Роулендом. Воспоминания о его страстных поцелуях и объятиях теплыми волнами омывали ее. И все же именно она решилась разрушить эту идиллию.

– Такое в жизни случается только раз, – проговорила Джини. – Так и должно быть – только один раз, не больше. Ничего подобного не случалось со мной в прошлом, не должно произойти и в будущем. Это было просто совпадение обстоятельств, случайность…

– Ошибка?

– Нет. – Она смотрела ему прямо в глаза. – Я так не сказала. Ни один из нас не стремился к этому намеренно, вероятно даже, вовсе не желал, чтобы это произошло. Но тем не менее это случилось. И если мы никогда больше не будем вспоминать, говорить об этом… Лучше…

– Относиться к этому как к какому-нибудь небесному явлению – затмению, например, или кратковременной аберрации? – Он тоже не сводил с нее внимательных глаз.

– Не знаю… – Джини избегала прямого ответа. – Может быть. Аберрация… Как бы ты сам истолковал это слово? У него есть точное определение?

– Могу дать тебе словарное толкование: отход от правильного пути, отклонение от нормы.

– Вот-вот, – ухватилась она за подсказку. – Именно отклонение. То, чего ни один из нас не позволил бы себе, о чем даже не подумал бы в нормальных обстоятельствах.

– А разве обстоятельства были такими уж ненормальными? – Убрав руку, Роуленд сел в постели.

– Думаю, что да.

– Гостиничный номер. Мужчина и женщина. Неожиданный порыв. Что же здесь ненормально?

– Во всяком случае, так мне кажется. – Она отвела взгляд в сторону. – Я люблю Паскаля, Роуленд, и то, что произошло между нами, ничего не меняет.

Макгуайр бросил на нее острый, пытливый взгляд, но ничего не сказал. Взяв со стула свои вещи, он начал одеваться. Джини сидела, наблюдая за ним и нервно комкая в пальцах край простыни. Ее волновал вопрос, какой она сейчас предстала в его глазах: излишне наивной или неискренней? Очевидно, он счел ее склонной к самообману. Эта мысль вызвала в ее памяти одну картину из прошлого, которую ей вовсе не хотелось бы вспоминать.

– Однажды меня уже предупреждали об этом, – взволнованно проговорила она. Роуленд, застегивавший ремень, обернулся. В глазах его было любопытство.

– Меня предупреждал один мужчина. Как его звали, не имеет значения, тем более что его уже нет в живых. Он говорил мне: такие вещи случаются, и ничто тебя от них не спасет – ни чувство долга, ни моральные принципы, ни клятвы.

Даже любовь. По его словам, люди еще не придумали защиты от…

– От чего?

– От всего этого, – удрученно обвела Джини рукою кровать. – От плотского желания. От влечения. Оттого, что тебя иногда так тянет к другому человеку, что напрочь забываешь об осторожности. Он предупреждал, как сильны бывают иногда такие порывы. Помню, я разозлилась на него. Сказала ему, что он заблуждается. – Она поднялась. – Это было год назад. Через несколько дней после нашего разговора его убили. А теперь я вижу, насколько он был прав.

– И кем же этот мужчина был – твоим любовником?

– Нет. Совсем нет. Я писала о нем статью, только и всего. Я была там с Паскалем. Я не сплю с кем попало. Сообщаю тебе об этом на всякий случай, Роуленд.

– Я и не думал об этом. В моих словах даже намека на это не было… – После секундной заминки Роуленд застегнул ремень и потянулся за пиджаком и галстуком.

– Что ж, пусть будет по-твоему, – продолжил он неожиданно. – Итак, ничего этого не было. Всего лишь сон. Галлюцинация. Отступление от сценария. Отсебятина. Фантазия.

– Именно так я и объясню все Паскалю, ладно? – пробормотала Джини, опасаясь посмотреть ему в лицо.

– А разве ты рассказываешь Паскалю о своих снах, грезах, фантазиях?

– Нет. Конечно, нет.

– Тогда и об этом лучше не надо.

– Значит, мне солгать?

– Да, солгать. Скорее, умолчать о правде.

Джини наконец осмелилась взглянуть на него. Но он стоял к ней спиной, лица его не было видно.