— Михаил… Андреич, — шумно сглатывает он слюну. — Господи, да вы ли это?

— А то! — хохочет тот, шумно хлопая прапорщика по плечу. — Как мы тебя с Сашком напугали! Да ты, я смотрю, аж побледнел, бедняга.

Башутин переводит взгляд на меня и озадаченно качает головой:

— Ва-ах, где же это вас всех так угораздило? В каких же таких помойках вы все возились?

— Все у тебя готово? — перебивает его Воронин, беря под руку и подтягивая к нашему просыпающемуся сообществу. — Как я и заказывал?

— Конечно, конечно, — рассеяно отвечает Григорий Ильич, только теперь полностью оценивая состояние и нас и наших грузовиков. — И вы на этих рыдванах добрались сюда от самой границы? — восклицает он. — Да это же не машины, это же просто какие-то решета на колесах! Да вы все ли уцелели-то в этакой-то круговерти?

По разом побледневшему лицу прапорщика, прямо из-под околышка неизменной фуражки шустро поползли струйки пота.

— Главное, что все ребята уцелели, — перебивает его капитан, — отделались, считай, малой кровью. А машины… машины мы новые выпросим. Всем подъем! — бодро скомандовал он, когда все мы вплотную приблизились к дружно посапывающей команде. — Спасение прибыло!

* * *

Почти весь тот день мы пребывали в полном блаженстве. Сразу после столь позднего пробуждения Башутин повез нас в некое заведение, которое очень смахивало на нашу российскую баню. Шайки там, правда, были деревянные и полностью отсутствовала парилка, но в остальном всю было очень даже похоже. Отскоблив многодневную грязь и выбрившись единственным на всех лезвием, мы дружно прошли через крохотную, всего лишь двухкресельную парикмахерскую, где освободились от чересчур отросших за время нашего путешествия волос. В завершение процесса преображения Башутин торжественно выдал нам несколько комплектов невиданного нами ранее камуфляжного обмундирования.

— У китайцев выменял на кабель, — объяснил тот в ответ на наши недоуменные взгляды и вопросы. — У них текстиль довольно дешев, да и навезли они сюда его неприлично много. А что, неужели не нравится?

— Да нет, — огладил себя по пятнистой груди Воронин, — вполне нормально. Только теперь и вовсе непонятно, какой мы есть принадлежности. Форма китайская, рожи российские, оружие американское…

— Но ремни-то у нас все еще советские, со звездой, — демонстративно похлопал себя по животу было совсем угасший, а теперь вновь обретший вкус к жизни Камо.

Все дружно рассмеялись, и вопрос нашей принадлежности был на время забыт, тем более что нас всех пригласили в ресторан. Теперь-то я понимаю, что та харчевня конечно же не была настоящим рестораном, но тогда… Один вид протяженного, украшенного витиеватыми деревянными панелями помещения внушал нам легкое благоговение. Керосиновые светильники по стенам и электрические цветные фонарики под потолком позволяли осветить обеденный зал при любом повороте событий. Даже обычные в военных условиях светомаскировочные шторы были аккуратно свернуты в рулончики и закреплены разноцветными плетеными ленточками.

Посетителей было совсем немного, и для нас было немедленно выделено три стола, которые мы, разумеется, тут же составили вместе. Подбежали две одетые в атласные халатики девушки и с поклоном вручили изрядно потертую, но когда-то бывшую совершенно роскошной папку меню. И хотя в папке обнаружился лишь сероватый листик оберточной бумаги, но на нем были написаны названия примерно двух дюжин блюд. К сожалению, написаны они были по-вьетнамски, что несколько затрудняло наш выбор. Но колебались мы недолго, поскольку Башутин, как радушный хозяин, взял инициативу на себя. Подозвав рукой одну из стоящих неподалеку девушек, он царственным жестом провел по списку сверху донизу, после чего не менее величественно взмахнул ладонью над нашими головами. У девушки от удивления отвисла губа, и она неуверенно пролепетала в ответ несколько слов. Поняв, что собеседники ее не понимают, она попробовала выразить ту же мысль по-французски, но тут же сбилась и смущенно покраснела. Но смутить Башутина было не просто. Он солидно откашлялся и, поднатужившись, все же выдал довольно-таки связную фразу на вьетнамском языке. Официантка что-то ответила. Башутин уточнил. В ответ та громко позвала хозяина, разжигавшего плиту в дальнем конце заведения. И только когда тот подошел, то общими усилиями заказ удалось согласовать. После этого ждать пришлось совсем не долго. И первым блюдом, которое появилось на столе, было пиво в запотевших бутылках, принесенное в большой плетеной корзине. Впервые что-то холодное, за многие недели одуряющей жары и духоты! Все набросились на него, будто не пили вечность, и корзинку пришлось приносить еще дважды. Затем пошли в ход закуски, красиво сервированные в самых настоящих тарелках, от которых мы успели напрочь отвыкнуть. Глядя на нас, на то, как жадно мы поглощаем приносимую еду, прапорщик только цокал языком и неодобрительно качал головой. Разговоров о наших приключениях мы, естественно, не вели, рассчитывая поговорить о них несколько позже. Но после обеда сил хватило только на то, чтобы дотащиться до какого-то неказистого пустующего домика, временно превращенного в нашу казарму. Сон свалил меня, едва я успел раздеться. Прочие же мои сотоварищи не смогли сделать даже и этой малости, а просто попадали кто в чем, кто как и кто куда. Сколько я спал, уже, естественно, не вспомню, но, когда проснулся, долго не мог сообразить, где нахожусь. В комнате было темно из-за опущенных штор, а где-то под потолком негромко пощелкивал вентилятор, будто часовой механизм запущенной бомбы. Привлеченный этим звуком я сосредоточился вначале на нем, а потом на крохотной щелочке света, пробивающейся через ткань. «Либо уже утро следующего дня, — размышлял я, безвольно валяясь на буквально поглотившем меня матрасе, — либо еще просто не стемнело».

Выпитое накануне пиво настойчиво просилось наружу, и я принялся шарить вокруг себя в поисках одежды. Ничего похожего не обнаружилось и пришлось отправиться в путь в одних трусах, осторожно ощупывая пространство перед собой вытянутыми руками. Дверь наконец-то нашлась, и, пройдя небольшой коридорчик, я оказываюсь на улице. Судя по положению и тускловатому виду светила, был уже вечер, где-то часов девять. Оглядываюсь вокруг. Мирная, спокойная жизнь неспешно происходит вокруг меня. Играют на детской площадке голопузые ребятишки, какие-то две женщины несут полную сетку ананасов, бежит собака. А вот и приметы войны. Из-за угла показывается ополченец в огромной остроконечной шляпе, полностью скрывшей его голову, полувоенной форме и с винтовкой на плече. Охраняет нас. Спускаюсь со ступенек и хлопаю его сзади по плечу, надеясь выяснить у того расположение туалета. Ополченец от неожиданности вздрагивает и, нелепо всплеснув руками, роняет одновременно и винтовку и шляпу. Мы дружно приседаем, стараясь поскорее поднять упавшее имущество. И тут же из-под приподнявшейся волны черных длинных волос на меня испуганно распахиваются явно девичьи бездонной глубины глаза. Я был просто поражен. Наш нежный часовой тоже. Некоторое время мы пристально глядим друг на друга, и постепенно первый ее испуг сменяется смущенной улыбкой.

— Ты тоже из спецкоманды? — спросила она меня на очень даже приличном русском языке.