И в глазах Смеяны, встретивших взгляд Держимира, был этот живой вопрос. А у него уже не было сил ни на гнев, ни даже на удивление – ни на что. Он чувствовал себя умершим и глядел на земной мир и на эту заснеженную поляну как бы с того света, из мира покоя и равнодушной тишины. Светлый Ирий представлялся ему сейчас именно так – как покой и равнодушная тишина.

– Так это ты во всем виновата? – равнодушно спросил он у Смеяны. – У людей судьба хоть и злая, да все же одна! А у меня две! Ох, Перуне-Громоверже, зачем я на свет таким уродился?

Князь глубоко вздохнул и свесил голову на грудь. Смеяне стало жаль его: он был настолько слаб и опустошен, что его нельзя было ни осуждать, ни бояться, а можно было только жалеть.

– Ты бы сел, брате.

К Держимиру подошел Байан-А-Тан, по-хозяйски завел его руку к себе за шею и повел к бревну, оставшемуся здесь с прошлой стоянки. Отроки поспешно скинули снег с толстого ствола, и Баян усадил Держимира. Смеяна медленно и осторожно приблизилась и встала в трех шагах.

– А вот и неправда! – почти спокойно, с легким вызовом ответила она, чувствуя себя гораздо сильнее этого несчастного человека. – Не брани свою судьбу никогда. Ты ее не знаешь. Если сам решишь, что она злая, – получишь злую. А будешь добрую искать – найдешь.

– Чужая добрая – мне и есть злая, – вяло ответил Держимир, водя по лбу рукавом. – Вот как ты.

– Нет, брате! – возразил немного повеселевший Баян. – Удача – как меч, в умелых руках врага зарубит, в неумелых – тебя самого. Кто удачу поймал, тот и владеет. А тебе не надо – мне отдай.

Он весело обнял Смеяну за плечи, веря, что уж теперь-то она от него не уйдет. Но Держимир поднял глаза, посмотрел поочередно на них обоих и мотнул головой.

– Не отдам, – устало сказал он. – Она мне слишком дорого досталась, чтобы раздавать… Тебе, Черный, удачи и своей на три жизни хватит. Кто добыл, тот и владеет, говоришь? Поглядим…

* * *

Смеяна сидела в шалашике из елового лапника и смотрела наружу через узкую щель выхода. Ей предложили шатер, приготовленный для княжны, но она отказалась – через плотные шкуры не много-то увидишь, а она не хотела чувствовать себя зайцем в мешке. Из шалаша она могла видеть не только поляну перед собой, но и лес по сторонам. Утомленные ночным бураном отроки спали на охапках лапника, двое дозорных сидели на бревнах лицом в разные стороны, еще двое стояли по сторонам, чуть глубже в лесу. До темноты осталось не так уж долго, а после заката дружина Держимира отправится дальше.

Теперь, когда Держимир знает, что увез вовсе не Даровану, оставаться с ним дольше не имеет смысла. Смеяне не давали покоя мысли о Светловое. Она скучала по нему и беспокоилась о нем – кто же теперь будет его удачей, ведь она ему так нужна! Всей душой Смеяна рвалась назад, к своему светлому княжичу, которого без нее стережет столько опасностей. От Держимира нужно уходить, и как можно скорее. Но нечего надеяться, что он ее отпустит. Он не дурак – позволить своему сопернику заполучить назад удачу, уже не раз доказавшую свою силу.

Смеяна не боялась уйти одной в гущу чужих лесов: лес всегда был ей родным и понятным. Прикасаясь к рысьему клыку в ожерелье, Смеяна как наяву видела янтарно-золотые глаза с острым черным зрачком. Они помогли ей в состязании с полудянкой, помогут и снова, если придет нужда.

А что до дебрического оборотня, то он не слишком ее занимал. Да, о нем немало говорят по всему Истиру – но, может быть, все это и неправда. Ведь княжна Дарована знала его и не боялась. Но сейчас не это важно.

Уйти на глазах дозорных, конечно, не получится. После утренних событий Смеяна заметила, что дрёмичи побаиваются ее, но преданность князю окажется сильнее страха, а их слишком много, чтобы она могла перекусать всех. Нужно как-то от них избавиться. Хотя бы усыпить. А как?

Хмурясь, Смеяна пыталась вспомнить, как Велем заговаривал бессонницу. Ему это ничего не стоило: только в глаза посмотрит, и любая бабка спит, как набегавшаяся девчонка. Как там заговаривают? «Заря-Зареница, красная девица, возьми мое бессонье, дай мне сон-угомон…»

Закрыв глаза, Смеяна воображала сон как огромное мягкое теплое облако, непроглядное, глубокое. Спит лес под грудами снега, сон безраздельно властвует в нем, подчиняет себе все: деревья, кусты, даже лесного хозяина – медведя. Вот облако сна наползает из чащи зимнего леса, окружает белым туманом поляну, тянет прозрачные крылья к дозорным. Не открывая глаз, Смеяна плавно водила перед собой руками, вдохновенно призывала это призрачное бесшумное чудовище, и с восторгом чувствовала, что у нее получается: сон услышал ее и идет, готовится поглотить дружину, вторгшуюся в его лесные владения. На нее саму накатывалась сонливость, голова ее клонилась на грудь, веки тяжелели, в душе воцарялись покой и младенческая безмятежность. Как тяжело было не упустить из мыслей дозорных и поворачивать на них эти груды сна!

На поляне было тихо. Тишина застыла, как будто здесь и не было людей. Только лошади, привязанные на опушке, потряхивали гривами. Осторожно, словно тайком высовывая голову из-под воды, Смеяна открыла глаза. Двое дозорных спали, один уронил голову на колени, сидя на бревне, другой сполз на снег и спал, прислонясь к бревну головой.

Смеяна бесшумно выползла из шалаша. Даже если она не достала своей неумелой ворожбой до дальних дозорных, то может же девушке понадобиться отойти в укромное место?

Она подошла к краю поляны и вгляделась в чащу – один спит стоя возле дерева, другой сидит, прислонясь к стволу спиной. Вот и славненько.

Стараясь сдержать ликование, чтобы не разрушить собственные труды, Смеяна пробралась к привязанным коням и сорвала с ветки узду. Спасибо Макоши, что она не княжна: сумеет и оседлать, и взнуздать. Ласково погладив по морде незнакомого коня, Смеяна быстро завязала с ним дружбу, и он позволил набросить на себя узду.

Торопясь, Смеяна трудилась над застежками, как вдруг позади скрипнул влажный снег и чья-то рука легла ей на плечо.

Смеяна обернулась, готовая мгновенно вцепиться в глаза тому, кто хочет ей помешать, и увидела Баяна. Он хмурился, с трудом одолевая сонливость, его смуглое лицо выглядело помятым. Но и в полусне он сообразил, что она задумала. То же самое, что и он когда-то.

– Ты чего же это, сестричка? – невнятно