class="p1">– Спасибо, дяденька! – с удивительной бодростью ответил девичий голос из-под тяжелого мехового плаща. – Да я и сама кого хочешь обижу!

Девушка распахнула полы плаща и сбросила его с головы на плечи. Все дрёмичи смотрели на нее, но в первые мгновения стояла тишина: никто ничего не понял.

Изумленно вскрикнул Баян, потом Дозор схватился за подбородок, как делал в сильном удивлении. Тут и до остальных дошло. Многие видели прошлым летом Даровану в Глиногоре, другие слышали о ней. А у девушки, которая сидела на коне, было с княжной не много общего. Она, правда, тоже была рыжей, но лицо у нее было круглое, румяное, со вздернутым носом в богатой россыпи веснушек. Две косы спускались на грудь из-под шерстяного платка – так носят в разных племенах, но не у смолятичей. И выговор ее был не смолятичский, а скорее речевинский.

Дозор снова охнул: он наконец сообразил, почему это лицо кажется ему знакомым. Негодующе вскрикнул Космат – тот, кому эта самая девица прокусила руку в ночь нападения на речевинское огнище. Тут и другие сообразили – а многие из тех, кто стоял сейчас на поляне, были с Дозором и Озвенем в том давнем летнем походе.

Держимир сообразил позже всех. Как ни мало он помнил Даровану, однако сейчас и он видел, что это не она. Недоуменно моргая, он смотрел на рыжую девицу с желтыми кошачьими глазами и не мог взять в толк, как она здесь оказалась. Он был готов к любому объяснению: что у него рябит в глазах, что ему это снится, что лешие и мары подменили ему девушку во время ночной поездки через лес. А то, что он вырвал из объятий Светловоя и увез не ту, просто не приходило в голову. Ум отказывался принять ту суровую истину, что все труды пропали напрасно.

А девушка сидела на коне спокойно, не выказывая робости или испуга. Смеяна уже поняла, к кому попала и почему. Она была готова ко всему, даже к тому, что страшный князь Держимир в приступе ярости убьет ее своими руками. Но она не жалела ни о чем. Ночью она перестала кричать и вырываться как раз тогда, когда сообразила, кто напал на них со Светловоем. Дрёмичам нужна Дарована – так пусть думают, что они ее получили, и побыстрее уходят от Истира. Едва ли они станут возвращаться, чтобы попытать счастья еще раз. А что будет с ней самой, Смеяна по детской беспечности не задумывалась. Вывезет как-нибудь удачливая судьба, не даст пропасть. В первый раз, что ли?

– Смеяна! Красавица ты моя! – вдруг заорал Байан-А-Тан.

Опомнившись от изумления, он бросился через поляну к Смеяне, снял ее с коня и обнял, потряс, то толкнул от себя, то снова дернул к себе, как будто не верил, и снова обнял.

– Вот не чаял свидеться! – кричал он и хохотал от нежданной радости. – Мать Макошь! Тэнгри-хан!

– Это что? – невыразительно, тихим голосом спросил Держимир.

Но Баян сразу унялся. У любезного брата Крушимира такой тихий голос предвещал шумную бурю.

– Это та самая девица, которая меня у речевинов спасла, – обстоятельно сказал Баян, повернувшись к Держимиру и обнимая Смеяну за плечи. Умный куркутин понимал, что это нужно поскорее вбить брату в голову, пока не поздно. – Она меня в лесу нашла, она мою рану так заживила, что ты шрам найти не мог, она меня и на волю отпустила. Скажи ей спасибо, брате.

Держимир неосознанно кивнул, но глаза его сузились и потемнели, кожа на скулах натянулась, мелкие шрамики стали наливаться краской. У Баяна дрогнуло сердце: гроза собиралась нешуточная.

– Как она сюда попала? – так же тихо спросил Держимир. – Княжна где?

– Княжна у своих осталась, – просто ответила Смеяна, глядя прямо в лицо Держимиру.

Даже сейчас, всем существом ощущая смертельную опасность над своей головой, она не могла побороть любопытства. Она впервые видела человека, о котором столько слышала, и жадно рассматривала его. Да, люди правду говорили: и собой нехорош, и глаза злые. Злые и притом несчастные. Такие люди приносят в мир много бед – потому что хотят, чтобы весь мир разделил с ними их несчастья.

– У своих? – тускло переспросил Держимир. – А я, стало быть, тебя…

– Ага! – с видом слабоумной радости подтвердила Смеяна. – Ты меня увез, князюшка. Я княжичу Светловою удачу приношу – вот я тебе и подвернулась вместо Дарованы. И с громовым колесом тебе не слишком повезло. Я княжича и отроков из хором вывела, так что одни хоромы сгорели, а люди целы все. А хоромы что – у нас лесу много, еще построим.

Она вдруг почувствовала себя счастливой оттого, что сумела-таки отомстить этому человеку за все беды, что он принес речевинам, от битвы на Истире до пожара новой крепости. Глядя ему в лицо, она ощущала разом ужас и восторг, ее переполняло чувство полета, свободы от всего, от страха и почтения, потому что стоящему на краю пропасти бояться уже нечего. В эти мгновения она была равна гордому князю, она была сильнее и выше его, потому что победила в борьбе и все сделала по-своему.

Отроки смотрели на нее как на сумасшедшую, даже Байан-А-Тан перестал улыбаться и крепче сжал ее плечи.

– Ты… – вдруг тихо простонал Держимир.

В глазах его была такая ненависть, что даже Баян вздрогнул. Передвинув Смеяну к себе за спину и загородив собой, он приготовился принять первый порыв княжьего гнева. Его смуглое лицо чуть побледнело – впервые в жизни он увидел в брате лютого зверя, которого даже ему, возможно, не под силу укротить. Потом князь опомнится и пожалеет – но как бы не было поздно.

Держимир вдруг поперхнулся, словно подавился собственным гневом, хрипло и сильно закашлялся, согнулся, хватаясь руками за грудь. Его сотрясала крупная дрожь, он хрипел и задыхался, как чахоточный дед. Рухнув на колени прямо в снег, он мотал головой, хватался за горло, как будто пытался оторвать чьи-то цепкие пальцы. Его не держали ноги, у него не было сил жить, его душила ненависть – к этой девице, ко всем врагам, к своей собственной злой судьбе, опять обманувшей и предавшей в самый последний миг.

Звенила бросилась к нему, схватила его за плечо, но Держимир вскинул голову, дернулся и стряхнул ее руку.

– Уйди от меня! – хрипло, задыхаясь, выкрикнул он, и глаза его были страшнее глаз упыря. – Ты! – кричал он, кое-как поднявшись на ноги. Рукой он опирался о ствол дуба, но его шатало, как пьяного. – Ты, змея подколодная! Опять обманула! Всю силу из меня вытянула, хуже упыря, хуже Мары и Морока! Совсем загубила, а все обман! Одна беда! Провались ты пропадом, кикимора,