Она кивнула, взгляд стал серьезным.

— Мне жаль вас, сэр Ричард… Так всего опасаться! Это же почти… не жить!

— Жизнь бывает, — заверил я, — и помимо прыганья по постелям. Хотя, согласен, самые сильные радости — самые примитивные. В смысле простые, незатейливые.

Она прямо посмотрела мне в глаза, взгляд чистый, а голос прозвучал очень серьезно:

— Сэр Ричард, я больше не сижу рядом с вами, так что теперь вас ничто не обязывает. Вы можете поцеловать меня, я не стану кричать и отбиваться. Но и вам это ничего не будет стоить.

Я пробормотал:

— Стоить?

Она кивнула, в глазах проступило странное веселье.

— Уже все, — произнесла она тихо, — знают о вашем кредо. Странное, конечно, и очень обидное… вы обесцениваете нашу женскую честь! Вы ни во что ставите нашу девственность… Но у нас вообще больше ничего нет, вы это понимаете?

Она смотрела на меня широко открытыми глазами, я видел предельную искренность взгляда и внезапно ощутил себя последней свиньей на свете.

— Все будет, — пробормотал я. — Все будет, леди Розамунда. Вы, женщины, всего добьетесь, только многим эта победа будет не в радость. Я имею в виду снова женщин.

Она спросила горько:

— Когда?

Я развел руками.

— Увы… Леди Розамунда, вы мне в самом деле нравитесь. Красивые женщины при дворе попадаются, но чтоб еще и умная… Мы могли бы подружиться, хотя, если честно, я все-таки вас опасаюсь. В интригах я не силен, к ним прибегают те, у кого недостаточно открытой мощи, а мне в этом везло…

Она прямо смотрела мне в глаза.

— Сейчас никаких интриг. Правда. Да и раньше были не интриги, а… в общем, теперь все предельно чисто.

— Верю, — ответил я. — Но у вас могли остаться какие-то обиды. Ну, вы понимаете, все как-то рассчитывали, что вы останетесь сидеть в кресле королевы долго.

Она кивнула.

— Да. Я сама допустила ошибку, когда принялась усердно помогать, не сообщая вам о мелочах.

— Гм, — сказал я в затруднении, — как вы понимаете, если уж мы сейчас в самом деле начистоту, это было слишком опрометчиво. Ни один мужчина, если он еще мужчина, не позволит, чтобы решали за его спиной… даже в его пользу. У нас есть самолюбие, гордость… да и простая осторожность. Я предпочитаю все держать в своих руках.

— Все не удержите!

— Знаю. Но передаю только особо доверенным вассалам, которых знаю, как облупленных.

Она улыбнулась.

— Вы меня тоже можете узнать, как облупленную. Под шелухой, я имею в виду не только одежду, хотя ее… тоже.

На ее щеках проступил румянец стыда при таких словах, даже голову опустила, но тут же вскинула ее и снова посмотрела мне в глаза честно и открыто.

Я сказал смущенно:

— Леди Розамунда, я восхищен вами. Знаю, какое воспитание дают девушкам в благородных семьях. Просто не ожидал встретить сочетание острого ума и ясного понимания вещей… да еще в таком юном возрасте.

— Спасибо, ваша светлость…

— Мы еще увидимся, — пообещал я.

Она улыбнулась.

— Правда? Я слышала, леди Хорнегильда представила вам свою лучшую и самую верную подругу, что уж точно ее не вытолкнет. Но я советовала бы вам проверить на прочность нашу женскую дружбу и верность друг другу. Ваша светлость…

— Леди Розамунда, — ответил я.

Она присела в низком поклоне, я кивнул чуть-чуть и прошествовал мимо с гордо поднятой головой и государственным выражением на лице, но понимал, что просто убегаю, и, хуже того, она это понимает тоже.

Барон Эйц поспешил навстречу, я выставил перед собой ладони.

— Барон, никаких извинений и отставки не принимаю!

Он посмотрел на меня волком.

— Тогда хоть не разгуливайте вот так, голым.

— Но я вроде бы не совсем…

— Без охраны, — отрубил он, — это голым!

— Барон, — сказал я, — такое случается крайне редко. И, думаю, не повторится. У меня есть очень мощный амулет, предупреждающий… Но он пробудился очень поздно. Это значит, у них было при себе что-то помощнее, а это редкость, согласитесь. Такими амулетами не разбрасываются. Теперь, кстати, у них отобраны все эти штуки, мои алхимики с ними разбираются. Что-то еще?

Он кивнул.

— Да. Только что прибыл из Гандерсгейма второй отряд армландцев. Граф Ришар очень извиняется, что не может прислать больше. Остальные нужны еще некоторое время, пока не укрепит стены городов и не обучит там гарнизоны.

Я усмехнулся.

— Не понимаю, о чем он беспокоится?.. Здесь у нас тишь да гладь…

Он снова посмотрел волком.

— Да, ваша светлость, танцуйте, адюльтерничайте…

— Что? — потребовал я. — Что не так?

— Да так, — ответил он со злостью. — Слухи, слухи… Когда мы вломились сюда с «Кирийе элейсон» в блеске доспехов и обнаженных мечей, все притихли, как мыши, а теперь осмелели, плетут интриги, сколачивают какие-то группы, союзы… Армландцев пустить во дворец?

Я переспросил:

— А что с ними? Каких?

Он пожал плечами.

— Ну, не все из них лорды…

— Пусти командиров, — распорядился я. — Поблагодарю перед строем… придворных, вручу чё-нить, что подберет из ненужного сэр Жерар. Герои должны быть отмечены!.. Всем остальным тоже по прянику и августейшее похлопывание по плечу. Дистанционно.

— Хорошо, ваша светлость. Сейчас я велел им стряхнуть пыль и почистить сапоги, а то у вас тут везде чертовы ковры, плюнуть некуда. Еще покормиться в трактире, чтобы не толкались тут, а потом предстанут пред ваши светлы или гневны очи.

Ради постройки большого флота я намеревался пожертвовать только прекрасными лесами вокруг Тараскона, но, как мне докладывали ежедневно, предприимчивые торговцы деревья везут даже из соседних земель, где они ничего не стоят, а рабочую силу можно нанять за бесценок.

Не доверяя казначеям, я старательно подсчитывал всевозможные расходы сам. Каравеллы достаточно простые в конструкции, постройке, а потому и недорогие. Это не галеоны.

Но что-то меня занесло в мелочи, я же стратег, я не должен лезть в дела инженеров и моряков, у меня задача потруднее — выработать прямой и наименее затратный путь к цели, что я по мере сил и стараюсь делать…

Сэр Жерар вошел, произнес с непроницаемым лицом:

— Мастер Ноэль Лэнгли.

Я поднял голову от стола.

— Это хто?

— Корабельный мастер.