Солнечный день померк, отступил, угас, даже прогретые дневным теплом камни стали холодными. Мы спускались все ниже, ступени выщербленные, что значит движение весьма, барон Альбрехт кивнул стражу, тот взял факел и пошел впереди.

От стен тянет могильной сыростью, камни здесь настоящие глыбы, на них держится дворец, а дверь вся из металла и на таких толстых петлях, что выдержали бы крепостные ворота.

Страж с этой стороны всмотрелся в нас, отсалютовал, это же не дворец, поспешно ухватился за массивную ручку и с натугой потащил на себя.

Подвал с таким низким потолком, что и не повесишься толком, тем более нет смысла подвешивать заключенных, зато мы прошли мимо трех дыб для растягивания на столе, испанского сапога, горна с раскаленными прутьями и прочих прелестных изобретений человеческого гения. Возможно, здесь они называются иначе, чем у нас в срединном…

Барон забежал вперед, там дальше за массивными колоннами, подпирающими потолок, на стене распяты обнаженные тела, пахнет горелым мясом, блевотиной и мочой.

Сэр Ротвуд оглянулся, сам вспотевший, с крупными каплями на лице.

— Ваша светлость!

— Все в порядке, — успокоил я. — Небольшая инспекция, а так я вовсе не посягаю на ваши развлечения. Что-то удалось узнать?

— Только косвенные улики, — ответил он с неохотой. — Но пятерых уже можно арестовывать.

Я повернулся к барону Альбрехту:

— Распорядитесь.

Тот быстро ушел, а я подошел к распятому Френку Ховарду, он и здесь держится вожаком, лицо смелое, взгляд вызывающий.

— Я жив, — сказал я холодно. — Господь спас меня. Чего вы хотели добиться?

Он откинул голову назад, чтобы смотреть не исподлобья и не так уж снизу вверх, я увидел в глазах ярость, во взгляде еще нет осознания поражения.

— Непонятно? — ответил он разбитым в кровь ртом. — Убить врага!

— Чьего врага? — спросил я. — Вы что, родня Кейдана?

Он посмотрел на меня с презрением.

— Враг для нас любой, кто посягает на трон законного короля Орифламме!

— Значит, — сказал я, — просто борцы за справедливость. Понятно. Хотя, конечно, Кейдан наверняка пожаловал бы вас высокими должностями и титулами, не так ли?

Он надменно усмехнулся, остальные трое смотрели с тем же вызовом и отвагой в лицах.

— Мы шли на смерть, — ответил он гордо. — Мы собирались просто успеть убить узурпатора до того, как убьют нас. Других планов у нас не было.

— Какая самоотверженность, — пробормотал я, — и, главное, для чего и для кого…

— Для Его Величества короля Кейдана!

— Да-да, — сказал я, — вы за легитимность. За короля, который является законным по праву престолонаследования, хотя, как известно, на детях гениев природа отдыхает, на внуках вообще отрывается по полной, а Кейдан, насколько понимаю, так и вовсе пятый или десятый в линии этих законных королей?

Они не поняли, судя по их лицам, как это природа может отрываться, а Френк сказал с вызовом:

— Пятый! И что?

— А вы не знаете, — спросил я, — что по высшему закону, установленному самим Господом, народ имеет право свергать короля, который недостаточно полно заботится о нем, народе, утопает в похоти… и вообще ведет грешную жизнь?

Трое растерянно переглянулись, но Френк ответил непримиримо:

— Мы не знаем такого закона!

Я кивнул, сказал сочувствующе:

— Понятно, от вас его утаивали. Это естественно при данных обстоятельствах. Вы за Кейдана потому, что он — свой, а я — чужой. Вы еще не знаете, что свой может быть плохим человеком, а чужой — хорошим. Я сам, честно говоря, совсем недавно это понял, а большинство так и умирают с убеждением, что за своих нужно стоять всегда, даже если это подонки, убийцы и насильники… Ладно, я все понял. Сэр Ротвуд, они в вашем распоряжении!

Сэр Ротвуд кивнул застывшим у стенки палачам. Те оживились и начали вынимать из горна с пурпурными углями раскаленные металлические штыри.

Отвращение к бессмысленному пожиранию жареного мяса, пьяным крикам, глупым здравицам остановило на пороге зала, я повернулся к секретарю.

Он поклонился.

— Ваша светлость?

— Сэр Жерар, — сказал я. — Возвращайтесь к пирующим, успокойте народ еще раз. Пусть посмотрят в окно, если кто желает, я буду прогуливаться в саду. Что-то помыслить восхотелось с чего-то, сам не знаю… наверное, съел что-нибудь.

Тень беспокойства метнулась в его глазах, но смолчал, вторая попытка покушения будет не скоро, если и будет.

— Ваша светлость…

— Не бойся — люди барона Эйца мне пятки оттопчут.

Он поклонился и ушел, а я прошел мимо входа во дворец, дальше шум фонтанов, прямые широкие аллеи, везде пусто, гуляющих чудаков не отыскалось, все едят и пьют, общаются, завязывают полезные знакомства.

Я старался думать о флоте, но перед глазами то и дело всплывают гордые лица юных дураков, отечество спасают, видите ли, за справедливость, а справедливость только в том, что Кейдану повезло родиться сыном короля…

Дорогу впереди пересекла темная тень, я вздрогнул, но это всего лишь блистательная леди Розамунда, все так же прекрасная, сверкающая белозубой улыбкой и ясными глазами так ярко, что жемчужины на ее графской короне и платье тускнеют перед их блеском.

— Ох, — сказал я шутливо, — кто бы подумал, что от такой светлой и гибкостанной девушки такая огромная и темная тень!

Она засмеялась, показав и зубки, и ямочки на щеках, вот уж не замечал раньше, присела в низком поклоне.

— Ваша светлость…

— Леди Розамунда.

Она поднялась, взгляд гордый и вместе с тем лукавый.

— А если я такая и есть?

— Не поверю, — сказал я, но на всякий случай сделал то, до чего раньше не додумался, взглянул в тепловом диапазоне, потом в запаховом. — На самом деле вы вообще ангел!

— Я все та же, — ответила она, — а вот вас, как я слышала, нужно поздравить с новым высоким титулом?

Я отмахнулся.

— Что титулы? Были бы зубы.

Она посмотрела в удивлении, на милом личике проступило легкое замешательство.

— Как это… Титулы — это все! За них мужчины убивают друг друга. Иногда убивают и женщины.

— Леди Розамунда, — сказал я с печалью, — в подъеме по лестнице титулов много печали.

Она удивленно вскинула брови.

— Печали?

— Увы, да.

— Почему?

— Начинаешь называть искушением то, что прежде счел бы просто удачным случаем.