Запираться в машине, стоящей посреди закрытого для посторонних и совершенно безопасного двора, — верх идиотизма. А ведь Даша совсем не идиотка, даже эксцентричной ее не назовешь. Это определение скорее подошло бы Анн-Софи, когда она, нахлобучив тюрбан и потрясая килограммами браслетов, изображает варана для маленькой Лали. Хотя Дарлинг и не видела варана в исполнении француженки, но ей почему-то кажется, что браслеты должны трястись и издавать легкий звон, стукаясь друг о друга. Писательскую жену Магду тоже можно назвать эксцентричной: один взятый напрокат для психоза рисованный кот чего стоит!.. Любитель русалок Кристиан — парень со странностями, у прилепившегося к подолу Анн-Софи тихого Зазу наверняка имеется в загашнике пара-тройка чудаковатых фобий. Шон… О господи, что она делает? Пытается проникнуть в спальник Анн-Софи, о которой, проснувшись сегодня утром, даже вспоминать не хотела. Пытается забиться в спальник Зазу, куда ее никто не приглашал. Пытается влезть в русалочий хвост. Пытается заслониться от правды всем тем, что под руку подвернется, что только в голову придет. Можно еще подумать о пропавшем Костасе, о Тео и его книге. И о его посвящении в книге. Оно начинается банальным «Моей единственной», как выглядит продолжение? Все в нем должно быть художественно преувеличено — иначе зачем вообще писать книги?

Ради эффектных посвящений, ага.

Еще можно подумать о русалках: так же они немы, как рыбы, так же не способны выдавить из себя ни звука, оказавшись перед лицом страшной правды? Дарлинг — не русалка, и, для того чтобы подавить в себе вопль ужаса, ей приходится прилагать усилия, забивать рот спальниками, книжными посвящениями и рыбьей чешуей.

Даша совсем не эксцентрична, нет. И она не осталась бы спать в запертом «Лендровере», на неудобном заднем сиденье, если бы…

была жива.

Но Даша мертва.

Именно эту правду пытается сообщить ей собственный разум вот уже несколько минут, которые прошли в попытках защиты от очевидного факта: Даша мертва. Если бы Дарлинг была такого же роста, как Лали, она бы не увидела этого, не поняла. Но Дарлинг взрослая и потому видит. Она видит голову Даша, скрытую одеялом лишь наполовину. Край одеяла доходит до середины скулы, но и этого вполне достаточно, чтобы понять —

Даша мертва.

Вчера вечером, когда они сидели у окна и огонек сигареты освещал нижнюю часть ее лица, — верхняя была в тени. Теперь все наоборот. Теперь Дарлинг во всех подробностях видит чистую линию лба, прямой аккуратный нос, закрытые глаза и залитый кровью правый висок. Кровь вытекла из зияющей на виске раны подобно лаве из жерла вулкана, и эта рана не оставляет никаких надежд, никакого исхода, кроме одного:

Даша мертва.

В это невозможно поверить, и Дарлинг пытается ухватиться за невозможность, как за канат, висящий в школьном спортзале. Но руки у Дарлинг слишком слабы, ведь она не альпинистка и не дайвер, как Лерка; руки Дарлинг слабы, и канат, пропитанный кровью Даша, скользит под ними.

Надо увести отсюда Лали, все остальное потом. А сейчас надо просто увести Лали, чтобы она не увидела того, что видит Дарлинг.

— Успокойся, детка.

— Там мама…

— Да. Она спит.

— Мама никогда не спит в машине.

— Ну вот, а сегодня решила остаться здесь.

— Мама не спит здесь. Никогда, — продолжает упрямствовать Лали. Но она хотя бы перестала кричать.

— Я… я тоже никогда не сплю на креслах. А сегодня заснула. Пойдем в дом, не будем мешать маме.

— Я хочу к ней.

— Конечно. Но не сейчас, а когда она проснется. Не будем ее будить. Вчера был трудный день, и она устала…

— Я хочу к ней.

— Пойдем, пожалуйста.

Не так-то просто отодрать руку Лали от зеркала. Не так-то просто снять ее с подножки «Лендровера». Как в этом случае поступил бы Иса, какими словами он бы уговаривал сестру? А как поступила бы Даша?

Даша мертва.

Это всего лишь слова. Они вертятся в голове Дарлинг — абсолютно стерильные, ни к чему не относящиеся, на них нет ни одного пятнышка, в них нет ни одной занозы… нет, одна все-таки есть. Джин тоже нашли в автомобиле.

Она подумает об этом потом, а сейчас нужно поскорее увести Лали. «Увести Лали» — тоже слова, но в них гораздо больше смысла. «Увести» предполагает действие, а мертвые (Даша мертва, мертва!) не могут совершать никаких действий. Им остается только лежать на заднем сиденье джипа и ждать, когда их обнаружат.

Джин нашли через одиннадцать дней, Даша повезло гораздо больше.

— Сейчас мы пойдем и найдем Ису… — Дарлинг продолжает бороться с закаменевшими руками девочки. — Где его комната?

Где комната Исы, где сам Иса и где все остальные? Почему никто, кроме Дарлинг, не услышал крика? А ведь она находилась с другой стороны дома. Зазу и Анн-Софи спят у террасы, и они первыми должны были услышать душераздирающее «мамочка». Они уже давно должны были спуститься, ведь вчера на лестнице француженка несколько раз повторила, что любит Лали. Что любит саму Даша — или это относилось только к живой Даша?

А что делать с мертвой?

И что делать с Лали?

Она не может орать и биться в истерике вечно, маленькие дети быстро устают. А Дарлинг хочет лишь одного — чтобы Лали замолчала и дала себя увести: а это означает, что можно будет наконец отлепиться от проклятого лендроверского склепа. Уйти, убежать. О-о-о, поздно!

Слишком поздно.

Бежать нужно было вчера вечером, как и советовала мудрая Анн-Софи, знающая о жизни Даша намного больше, чем Дарлинг. Как было бы чудесно, если бы она уехала на такси в гостиницу, а потом благополучно улетела и по прошествии времени вспоминала о Даша как о ярком и занимательном эпизоде. Тогда бы она, возможно, никогда не узнала бы о мертвой Даша и в ее памяти осталась бы только освещенная нижняя половина лица. А не освещенная верхняя — с размозженным виском. Господи ты боже мой, почему одна она должна знать сейчас об этом виске?!. Где те, кто посвящает ей книги и до сих пор расплачивается за оказанную когда-то услугу, хотя все счета давно аннулированы? Где все они, где?!

Дарлинг наконец удается оторвать Лали от машины.

Теперь быстрее в дом!.. Она почти бежит, хотя Лали довольно тяжела, а до сих пор ей казалось, что маленькие дети ничего не весят… Нет… Дарлинг ни разу в жизни не задумывалась, сколько весят маленькие дети. Наверное, чуть больше, чем две кошки, но намного меньше, чем Амаку (Амаку — крупный пес), — и где сейчас Амаку? Почему нет и его, ведь собаки все чувствуют, а этот еще и убивает бесшумно. Он не дал бы приблизиться к хозяйке ни одному человеку с дурными намерениями. Рана на виске Даша и есть воплощение дурных намерений. Рана на виске не относится к смерти, которую обычно называют естественной.