Или лучше теперь называть его саксофоном Исмаэля?.. Инструменту повезло больше, чем игрушкам, кто-то укутал его в плед, так же заботливо, как и саму Дарлинг — там, наверху, в детской. Видимо, вчера состоялось первое выступление Исмаэля перед гостями, а Дарлинг все прошляпила.

Впрочем, она тут же забывает о саксофоне. Теперь ее внимание привлекла стена, примыкающая к садику. Так же, как и все остальные стены, окружающие виллу, она покрыта светлой штукатуркой. Отличие состоит в том, что садовая стена испещрена рисунками. Видимо, это и есть рисунки маленькой Лали, которыми все здесь восхищаются.

Они и вправду хороши, насколько вообще могут быть хороши рисунки трехлетнего ребенка. Это не каракули, не точка-точка-запятая, а вполне осмысленные изображения животных и людей. Животных все же больше, и это африканские животные. Жирафы, львы, зебры и антилопы. Они отделены друг от друга полосками геометрического красно-черного орнамента, который в сознании Дарлинг всегда ассоциировался с Африкой. А ведь Лали покинула Африку в лучшем случае младенцем и не может помнить ее по определению. Но кто знает, что помнит Лали? И не вступила ли она на бесконечное поле «залгани», где потрескивают переспелые маковые коробочки чужой памяти? Кажется, так называла необъятный массив всеобщего прошлого Даша, которая тоже представлена на стене. И, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, что это именно Даша, — имеется и подпись MUMMY.

DADDY Шон представлен крохотным приложением к подобию фотоаппарата с длинным, комично клюющим носом объективом. Собственно, никто из нарисованных на стене не одинок: Дашаокружают кошки, у палочкообразных черных ног Исмаэля сидит Амаку, сама Лали нарисована в обнимку с улыбающимся солнцем-черепахой, и только черный кот…

Кот.

Как же Дарлинг не увидела его раньше?

Но теперь, когда кот обнаружен, Дарлинг начинает казаться, что именно он и является центром всей композиции. Основой мира, нарисованного на стене. Конечно же, это весьма условный кот, с вытянутой мордой и вытянутым хвостом. По телу кота разбросаны желтые спирали, желтые глаза с черными точками зрачков прищурены, толстые усы раскинуты веером. И кот улыбается. Довольно жутковатой улыбкой, обнажающей неровные треугольники клыков. Единственное отличие от настоящих кошек, оставшихся на кухне, состоит в том, что уши рисованного кота заметно скруглены.

Нет-нет, Дарлинг не позволит мелким страхам снова сковать ее несчастный, уставший от всей этой африканистики разум.

По сути, он ничем не отличается от всех остальных животных на стене — он такое же сказочное, фантасмагорическое существо. Но теперь, во всяком случае, можно будет успокоить Магду. Она видела рисунки Лали, потому что была в саду. Вот черно-желтый кот и отложился в ее мозгу, чтобы потом всплыть в виде галлюцинации.

Только и всего.

Только и всего, только и всего, повторяет Дарлинг про себя, ничего страшного. Просто рисунки. Их рисовала маленькая девочка, обладательница милых розовых пяток, которая очень любит сказки. А то, что с самого раннего утра ее не оказалось в постели… Что ж, это тоже имеет свое объяснение: иногда дети просыпаются среди ночи или перед самым рассветом. И бегут в комнату родителей, чтобы забраться к ним под одеяло и еще ненадолго провалиться в свой самый счастливый сон. Дарлинг в далеком детстве поступала так неоднократно, потом то же самое проделывала и Лерка. А Дарлинг оставалось лишь ревниво наблюдать из-за дверей, как она нежится в родительской постели, на руке у папочки.

…Крик, который слышит Дарлинг, не имеет ничего общего со счастьем: он исполнен отчаяния и слез. Кричит ребенок, девочка, Лали — потому что других детей здесь просто нет.

— Мамочка! Мамочка!..

От захлебывающегося голоса Лали у Дарлинг едва не останавливается сердце. Лали попала в беду? Но какая беда может случиться в доме, полном людей, пусть и спящих? Что так напугало ее, что привиделось?

Дарлинг со всех ног бежит на крик, но, завернув за угол и оказавшись на площадке перед домом, никого не обнаруживает. Две пальмы остаются за спиной, а впереди — пустое пространство уложенного плиткой двора, пышный кустарник и «Лендровер».

Кажется, крик идет от кустарника.

— Лали? Где ты, детка?

— Мамочка-а-а-а!..

Обойдя машину, Дарлинг наконец-то обнаруживает девочку. Она стоит на широком порожке «Лендровера» и, ухватившись одной рукой за зеркало, пытается заглянуть в салон. Руки и ноги Лали целы, на них нет никаких видимых повреждений. Пижамка с Винни-Пухами (точно такие украшают ночник в детской) не порвана, а только слегка помята и испачкана грязью с крыла машины.

— Ну что случилось, малыш? — Дарлинг приходится задержать дыхание, чтобы унять бешено колотящееся сердце.

Появление Дарлинг успокаивает девочку ровно на секунду, после чего она снова начинает подпрыгивать и колотить свободной рукой в стекло, до которого едва дотягивается.

— Успокойся и объясни мне, что случилось. Пожалуйста, Лали.

Дарлинг и понятия не имеет, как обращаться с маленькими плачущими девочками. Наверное, нужно обнять их, и взять на руки, и подуть в волосы, охлаждая разгоряченный лоб. Но для этого как минимум нужно, чтобы Лали обратила на нее хоть какое-то внимание.

Но все внимание Лали сосредоточено на стекле — что же там такое происходит, за стеклом?

— Мама-мама-мама. — Устав кричать, девочка переходит на хрипящий шепот.

— Что там?

— Мама-а…

— Я не понимаю тебя, Лали…

Дарлинг прижимается к пижамке с Винни-Пухами и пытается сквозь стекло заглянуть в салон «Лендровера». Водительское и пассажирское сиденья пусты, что же так взволновало Лали?

— Там мама…

— В машине?

— Мама…

От бесконечно повторяющегося отчаянного «мама» у Дарлинг вот-вот лопнет голова, она готова встряхнуть тельце Лали, зажать ей рот рукой — только бы она замолчала. Передние сиденья пусты, но на заднем… Приблизив лицо к стеклу, она видит брошенное одеяло.

Нет, не так.

Кого-то, накрытого одеялом.

В большом доме достаточно места, он полон комнат, полон дверей, — кому пришло в голову ночевать здесь, на заднем сиденье машины? Но даже если пришло — почему это так испугало Лали и довело ее до самой настоящей истерики? Надо покончить с этим. Прямо сейчас. Заткнуть девчонку, пусть даже и придется прервать чей-то утренний сон. Сейчас Дарлинг хочет только одного: чтобы Лали наконец замолчала. Только поэтому она осторожно стучит в стекло костяшками пальцев.

Никакого эффекта. Человек под одеялом не шевелится, и Дарлинг, наплевав на деликатность, начинает стучать сильнее. Она колотит по стеклу ладонью и сжатым кулаком, не отрывая взгляда от равнодушного одеяла, а потом начинает дергать ручку.

Машина заперта.

Плохо. Совсем-совсем плохо. Совсем.