Делалось это просто: на справке, выданной дружественным ипонимающим врачом, должно было быть написано что-то вроде: «воспаление полостирта»…

Почему-то все синдики лечили зубы у мужа одной из российскихсотрудниц Синдиката. Считалось, что он хороший врач — может быть, потому чтобыл неоправданно дорог. К тому же все-таки «свой».

Короче: этот зодчий, перекинув мост через пасть доктораПанчера, в справке, выданной ему, написал: «флегмона левой ягодицы», а черезнеделю, выдрав четыре клыка из пасти апостола Гурвица, написал тому «флегмонаправой ягодицы». Эти листики журавлиным клином полетели в бухгалтериюЦентрального Синдиката, откуда своим порядком пересланы были в страховуюкомпанию, где некий ушлый сотрудник удивился столь поразительной симметриибоевых свершений этих, раненных в жопу, полковников… Были потревожены ещекое-какие бумаги… Запахло жареным… Повалил густой и удушливый дым… Синдикатзалихорадило, причем, с головы: буквально недели через три сняли Штока,пламенного Гедалью Штока, траченного лишаями патриция, больше всех взывавшего кответственности и самоотверженности в работе.

В нашей тяжелой работе.

Яша в это баламутное время как раз оказался в отпуске и, какположено, в один из дней явился в Синдикат — для отчета и выслушиваниясвеженьких идей иерусалимского начальства. Он-то и рассказывал мне,предварительно плотно прикрыв дверь моего кабинета, о том, как расходилисьпосле скандального заседания члены Контрольной комиссии…

Одни были просто очень богатыми американцами. Другие —немыслимо богатыми американцами… Завершая процессию, из конференц-зала вышел —кто бы ты думала? — Ной Рувимыч Клещатик, а за ним выскочил Мотя Гармидер,тоже оказавшийся в Израиле по делам, для встречи с одним из американскихпокровителей. Они с Яшей обнялись, и Мотя шепотом пересказал новость про Штока…Кстати, в коридоре Штока ожидала его зазноба из Дзержинска, куда переправлял оногромные суммы. Эта женщина (наша бывшая Большая Семейная Тайна) смиренно сиделапоодаль на стуле — так у дверей «Гастронома» ожидает хозяина привязаннаясобака.

— А эта что здесь делает? — кивнул в ее сторонуЯша. — Разве она имеет право присутствовать?..

— Имеет! — оборвал его ухмыляющийся Мотя. — Аесли б ты умел делать минет, как она, ты бы тоже присутствовал везде, а нетолько в детском садике за колючей проволкой… — это он договаривал уже на бегу,потом крикнул в конец коридора: — Ной Рувимыч! Если обедать, так только в«Симе» — пупочки-сердечки-печеночки с жареным лучко-о-о-м!!!..

…Так что, в связи с некоторыми событиями, на нас одна задругой валились разнообразные комиссии, каждой из которых необходимо былодемонстрировать размах оголтелой нашей деятельности, втолковывать — на что идутогромные американские средства, объяснять, что без нас здешние евреи закиснут,уснут, обездвижат и никогда не поползут восходить самостоятельно…

Мне же оставалось только благодарить свою счастливуюнаследственность по отцовской линии: что-что, а стоматологические заботы у насв семье возникают после семидесяти…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сидя в «перекличке» в ожидании очередной комиссии, Клаванервничал и поэтому много шутил. Сначала он преследовал выписывающего покомнате кренделя Мишу Панчера, прицельно гуляя огоньком лазерного фонарика поего заднице и уверяя, что обязан вылечить тому флегмону до приезда комиссии.

— Доктор Панчер, — бурчал Клава, — импонадобятся твои здоровые ягодицы. Они будут трахать тебя не за страх, а насовесть…

Потом пустился в гастрономические рассуждения… Достаточнозаглянуть в холодильник каждого из синдиков, сказал Клава, чтобы все понять оего характере. У Джеки можно найти только макароны, холодные, как яйцапокойника… У Петюни холодильник вообще пуст, как ограбленная гробница, когдаего открываешь, кажется, что он хочет тебя поглотить. И только ряды бутылокразной наполненности стоят, как кегли, в ожидании броска… Дина вот уже два годаувиливает от того, чтоб пригласить меня в гости, и я подозреваю, что она держитв холодильнике освежеванную тушу убитой ею Клары Тихонькой, что-то давненько тане просит денег, пора б уже объявить розыск… У Изи холодильник полон, самвидел, — но чем, о Боже?! Окорочка, аппетитный шмат сальца, вареные раки,свиные отбивные… — хорошенький набор для еврейской сам… фик..ции… А Яаков?Яаков каждое утро варит манную кашку для дочерей. Вы видели его дочерей? —худенькие, робкие, настоящие ангелочки, — сердце сжимается! Яаков,отпускай их гулять только с гувернанткой…

Затем он принялся рассказывать — что приготовил вчера наобед, на который пригласил главу УЕБа Биньямина Оболенски, с женой иплемянником. Минут тридцать перечислял блюда с подробными объяснениями… Ягромко ахала и закатывала глаза, зная, что это доставляет ему удовольствие.Баба Нюта встревала, поправляя его, препираясь — когда следует добавлятьлаврушку в марак-кубэ… от чего Клава на мгновение сатанел, потом принималсяперечислять дальше…

— У меня много кулинарный книга, — сказал он мнехвастливо, переходя на русский. — Когда ты идешь читаешь Пушкин, я читаюкулинарный книга… И я не держу в тайна своя рецепты, зачем? Все волшебство — впальцах, в носе, в любви… Пожалуйста, могу рассказать, как делаю жаркое изоленины… Беру нежная корейка оленины, обжариваю, добавляю базилик…

…Наконец привезли группу американских контролеров. С ними жеявился Ефим Кашгарский, русский журналист из Израиля, направленный из Центрадля выступления. Тамошние мудрецы полагали, что тот сможет адекватно отразитьсегодняшнюю политическую ситуацию в Стране и диаспоре и поддержать в глазахамериканцев авторитет московской коллегии Синдиката… Но все мы — едва увиделиэту харю — засомневались в успехе предприятия.

Накануне у него вынули два передних зуба (учитывая семейныесиндикатовские беды, это могло бы показаться оскорбительным намеком), и вмоменты речевого возбуждения слюна прыскала изо рта сквозь зияющую дыру, как изнебольшой клизмы. Шестиконечная золотая звезда запуталась лучами в жесткихкустах на груди; несвежая майка, залитая позавчера на брюхе кетчупом впопулярной московской забегаловке «Печки-лавочки», спускалась чуть не до колен.Он явился в чем приехал из Израиля: в шортах и кибуцных сандалиях на босу ногу.И в пальто, которое ему одолжили сердобольные знакомые, поскольку в Москвеначинались ранние заморозки.

Наши интуитивные опасения подтвердились, как только оноткрыл рот. Без особых предисловий, он начал с необходимости трансферапалестинцев и с проклятий американским псевдолибералам.

Яша, обязанный переводить его дословно, делал глаза,наступал ему на кибуцный сандалий, тянул за шорты, дергал за майку, цедил:

— Ефим, вы понимаете, что я должен переводить вас какесть?

Тот отвечал злорадно:

— Вот-вот, переводите! Я сейчас скажу им все, чтодумаю!