князя у Юрья выслужил. Государь князь великий! Отец твой какову речь кто ему скажет, будет сойдетца и он ее ставил в дело, а будет не сойдется на дело, и он пущал мимо уши; а кто скажет, тому пени не чинил и суда ему не давал в своем деле. Яз, государь, тобя государя и твою мать, благоверную в. княгиню Елену, от неколких смертоносных пакостей избавлял: яз же ныне-ча в тобе кончаю нужною мукою живот свой».

И этому-то брату Юрию, на которого доносили в. князю, что он замышляет против него великие, страшные, смертоносные дела, Василий должен был оставить престол за неимением собственных детей: в. княгиня Соломония, урожденная Сабурова, была бесплодна. Тщетно несчастная княгиня употребляла все суеверные средства, обмывалась навороженною водою, прыскала ею белье в. князя, чтоб по крайней мере не дать остынуть любви его к себе, терлась наколдованным маслом, призывала к себе отовсюду колдунов и знахарок{960} — все понапрасну! Детей не было, исчезала и любовь мужа. Наконец в 1525 году в. князь с разрешения митрополита Даниила развелся с Соломониею и в следующем году женился снова на Елене Глинской. Явление не новое: Симеон Гордый поступил точно так же.

Но около Василия было много людей, которые во всяком поступке сына ненавистной Софьи видели преступление, злодейство; знаменитые бояре, потомки владетельных князей, иноки, прежде также бояре, постриженные Иваном III за придворные крамолы, восстали против развода, и Соломония, жертва тиранства Василиева, начала слыть у них святою наравне с Еленою, матерью Димитрия внука, а Елена Глинская разделила участь Софьи Палеолог, жены-чародейки, от которой пошло все зло.

Василий не мог заслужить любви бояр и потомков владетельных князей, потому что, по словам Герберштейна, совершил то, что отец его начал, и явился монархом, каким не был ни один монарх на всем земном шаре{961}. Вот почему Курбский называет Василия «прелютым князем, от чародейцы греческия рожденным»{962}. Опальный боярин Берсень говорил: «Добр деи был отец в. князя Васильев к. в. Иван и до людей ласков, и пошлет людей на которое дело, ино и Бог с ними; а нынешней государь не потому, людей мало жалует». Другой опальный, дьяк Федор Жареный, говорил: «Пропал деи есми; печалника не могу добыти; а государь, по моим грехом, пришол жесток, а клюдем немилостив». Тот же Берсень жаловался: «Государь деи упрям и въетречи против себя не любит, кто ему встречю говорит и он на того опалается». И Берсень, и Жареный поплатились за эти речи: первого казнили смертию, второго били кнутом и отрезали язык{963}.

Но у бояр, и вообще у всех дружинников и слуг вольных, против жестокости в. князя оставалось важное право, право отъезда к другим князьям; в Северо-Восточной Руси исчезли независимые князья, от братьев в. князя нельзя было ожидать покровительства отъехавшему из Москвы боярину; оставался один отъезд, в Литовскую Русь, к в. князю литовско-русскому, и недовольные дружинники стремятся туда.

Для прекращения этого явления из старого, родового, быта московские государи придумывают средство, а именно берут с подозрительных бояр присягу не отъезжать от них: со времен Ивана III, первого государя в Москве, первого князя, который восстал против отъезда боярского, появляются эти клятвенные записи; они умножаются при сыне его Василии, еще более их при внуке его Иване Грозном — признак постоянно усиливавшейся борьбы между двумя правами: правом государя на вечную покорность подданного и обветшавшим правом дружинника переменять вождя, переходить из одной дружины в другую, правом, которое так долго поддерживалось родовыми отношениями княжескими и теперь долженствовавшим исчезнуть вследствие смены их отношениями государственными. При Иване III мы знаем только одну подобную запись: она дана знаменитейшим из бояр его, героем Новгорода и Казани, потомком тверских князей, кн. Даниилом Холмским.

Холмский по случаю какого-то неудовольствия на в. князя вздумал воспользоваться правом отъезда; но его намерение было узнано, его схватили и посадили под стражу. В это время, время столкновения и борьбы различных прав, прав великого князя, князей-родичей и дружинников, духовенство имело также свое право, право великое, священное, право своим посредничеством предотвращать кровавые следствия этого враждебного столкновения прав, предупреждать насилия, при такой отчаянной борьбе неизбежные. Начиналось ли нелюбье между в. князем и одним из младших братьев, митрополит с епископами спешили предупредить его своим ходатайством; опальный боярин прибегал к митрополиту, и тот считал своею обязанностию печаловаться за него пред в. князем, и в. князь уважал печалование святительское. Так, когда князь Даниил Холмский был взят под стражу, митрополит с другими епископами печаловался за него, и в. князь выпустил Холмско-го на поруки духовенства, взяв с него присяжную запись; все эти записи имеют одинаковую форму, с некоторыми малыми по обстоятельствам изменениями, вот она: «Се яз князь Данило Дмйтревич Холмъски, что есмь бил челом своему господину и осподарю в. князю Ивану Васильевичи) за свою вину своим осподином Геронтьем митрополитом всея Руси, и его детми и сослужебники, епископы (след[уют] имена); и осподарь мой к. в. меня своего слугу пожаловал, нелюбье свое мне отдал. А мне кн. Данилу своему осподарю в. к. Ив. Вас. и его детем служити до своего живота, а не отьехати ми от своего осподаря от в. к. И[вану] В[асильевичю], ни от его детей к иному ни х кому. А добра ми ему и его детем хотети везде во всем, а лиха ми своему государю в. к. и его детем мне кн. Данилу не мыслити, ни хотети никакова; а где от кого услышу о добре или о лихе государя своего в. князя, и о его детях о добре или о лихе, и мне то сказати государю своему в. к. и его детем в правду, по сей моей укрепленной грамоте, бесхитростно. А в том во всем по сей моей грамоте ялся помне осподарю моему в. к. И. В. и его детем и до моего живота господин мой Геронтей митр[ополит] всея Руси, и с теми с своими детми и с служебники, со владыками и с архимандриты, которые в сей моей грамоте писаны. А чрез сию мою грамоту яз кн. Данило Дм. что иму думати и починати, или явится что которое мое лихо пред моим осподарем пред в. к. И. В. и пред его детми: ино не буди на мне милости Божьее и пречистые его Матери, и св. чудотворцев Петр[а] митр[ополита] и Леонтия епископа ростовского, и всех святых; также ни благословения ос-подина моего Геронтия митр, всея Руси, и его детей