Шемяки, и Семен Иванович, сын Ивана Андреевича] Можайского. Что могло заставить этих заклятых врагов московского князя решиться на такое дело? Разумеется, уже только одна опасность, грозившая их вере. Отцы их были приняты Казимиром и наделены волостьми; Александр подтвердил Можайскому отцовское пожалование, объявлял о верной службе Ивана Андреевича и сына его{930}. И точно, когда в первое размирье князья из Литовской Руси толпами переходили на сторону московского государя, Семен Можайский ревностно боролся с ними в пользу Литвы{931}. Просьба Шемячича и Можайского, извещавших также о притеснениях за веру{932}, не оставляла более Ивану III никакой возможности сомневаться в последних: он спешил предупредить опасность и послал к Александру объявить, что принял Шемячича и Можайского с их отчинами, и вместе вручить складные грамоты{933}.

У меня нет намерения входить в подробности этой войны, славной и счастливой для Московского государства, которое вполне показало свое могущество, свой перевес над Литовскою Русью, даже соединенною с Польским королевством. Александр видел свою слабость, понимал стремления в. князя московского, стремления естественные и необходимые; посол литовский, отправленный просить помощи у брата Александрова, венгерского короля Владислава, говорил так последнему: «Государь мой заключил с московским князем мир и кровный союз для упрочения покоя и приязни; но тот прикрыл этим только свои замыслы, выжидая времени, в которое бы мог удобно привести их в исполнение, замыслы же его состоят в том, чтоб овладеть всем нашим государством. Ваша королевская милость должны оказать помощь государю моему не только вследствие родства, но и для святой христианской веры, которая там, в Литовской земле, вкоренена великим трудом и попечением славной памяти деда вашего Владислава (Ягайло). Начиная с тех самых пор до нашего времени Русь покушается изгладить ее, не только Москва, но и некоторые князья, подданные нашего государя: единственная причина всех восстаний их против отца вашего, короля Казимира, и на вас самих есть святая вера. Когда государь наш узнал об их крамолах, то против некоторых были употреблены строгие меры, другие убежали к московскому князю, который вместе с ними и восстал на землю нашу, выставив предлогом к войне гонение за веру»{934}.

Эти слова указывают нам на ту сильную внутреннюю борьбу, которая произведена была в Литовской Руси безрассудным поведением Ягайла и его преемников, указывают на восстание князей русских за веру, на строгие меры, употребленные против них в. князьями литовскими; из этих слов ясно открывается, что князья Рюрикова и Гедиминова рода отъезжали в Москву именно вследствие насилий и гонений, для избежания казней, открывается, след., вся правота московского государя в его отношениях к Литве. Иван III не скрывал своих намерений, ясно говорил, что вся Русская земля есть отчина потомков св. Владимира, а не Гедимина и что он хочет стоять за свою отчину; так, он велел отвечать папе на ходатайство последнего о мире с Александром: «Мы надеемся, что папе то гораздо ведомо, что короли Владислав и Александр отчичи Полского королевства да Литовския земли от своих предков; а Русская земля, от наших предков, из старины, наша отчина. А коли есмя имали докончанье с своим зятем с в. к. Александром, и мы были тогды те свои вотчины переступили, свойства деля; а коли нам зять наш, к. в. Александр, ни в чем не учал правити: и нам, уповая на Бога, о чем свою отчину оставливати и за нее не стояти»{935}. То же самое говорил он послам польским и венгерским{936}. Когда Александр, истомленный безуспешною и опасною борьбою, запросил мира на прежних основаниях, то московские бояре отвечали послам его: «Тому ся так не льзя сстати, как вы говорите, что бы по старому докончанью быти любви и братству: то ся уж минуло. Коли государь ваш похочет с нашим государем любви и братства, и он бы государю нашему отчины их Русские земли всее поступился»{937}.

При таких требованиях мир был невозможен — заключили перемирие на шесть лет: земли всех князей, отъехавших из Литвы, остались за Московским государством. В перемирной грамоте Иван не позволил писать Киева и других русских городов отчинами в. князя литовского{938}. И теперь Иван III повторил свое неотступное требование, чтоб Александр исполнил все свои обязательства касательно в. княгини Елены, выстроил ей греческую церковь во дворце и приставил к ней панов и паней все греческого закона. На это требование послы Александровы отвечали ему: «Государь наш никогда не нудил жены своей к перемене веры; но папа беспрестанно присылает к нему, требуя присоединения в. княгини к Римской церкви, и теперь посол папин еще у него; государь наш не дал ему никакого ответа, желая объявить об этом твоей милости. Теперь у тебя также находится посол от папы: не угодно ли будет тебе с этим послом сказать что-нибудь св. отцу насчет веры твоей дочери или, может быть, тебе угодно будет отправить в Рим особого посла по этому делу. Папа объявил, что королеве не нужно перекрещиваться, что она, равно как все другие русские, может сохранить вполне все греческие обряды; лишь бы только оказала послушание папе, признала Флорентийское соединение». Иван в ответ повторил старое требование, чтоб Александр исполнил в точности все прежние обязательства касательно жениной веры, прибавив: «И нам о своей дочери, о том деле, о чем к папе посылати своего посла? О том нам деле, о своей дочери, к папе не посылати».

Иван III, зная только одного Александра и свои договоры с ним, не хотел знать папы и входить{939} с ним в сношения касательно соединения Флорентийского, о котором уже порешил отец его Василий Темный. В то же время Иван наказывал своей дочери: «И ты бы, дочка, памятовала Бога, да и наше родство и наш наказ, а держала бы еси свой греческой закон во всем крепко, а к римскому бы еси закону не приступала никоторыми делы, ни церкви бьгеси Римской, ни папе послушна ни в чем не была, ни к церкве бы еси к римской не ходила, душею бы еси никому не норовила, мне бы еси тем и себе и всему нашему роду нечти не учинила, а толкось нешто по грехом станет, ино в том тебе и нам и всему нашему роду велика нечесть, и закону нашему греческому укоризна, и хотя будет, дочка, про то тебе и до крови пострадати, и ты бы пострадала, а того