По возвращении Андрея в свой удел отношения его к московскому правительству не изменились: он продолжал питать прежнюю недоверчивость{986}, продолжал слушать доносы, и, когда по случаю казанской войны в. княгиня послала звать его в Москву, Андрей отказался по причине болезни и просил прислать лекаря. В. княгиня исполнила просьбу; но лекарь, возвратившись, объявил, что болезнь ничтожная; тогда Еленой овладело подозрение, и она отправила разузнать настоящее положение дел в Старице: ей донесли, что у князя Андрея есть прибылые люди и что он притворился больным нарочно, боясь ехать в Москву. Елена прислала вторично звать его к себе, и вторично та же отговорка болезнию; она послала в третий раз, и в третий раз тот же ответ, который дошел до нас{987}.

В этом ответе дядя государев, удельный князь, называем себя холопом в. князя; несмотря, однако, на такой униженный тон, удельный князь не может удержаться, чтоб не напомнить племяннику старины, он пишет к нему: «И ты, г[осу]д[а]рь, нынеча приказал к нам с великим запрещением, чтобы нам однолично у тебя быти, как ся ни иметь; и в том, гдрь, нынеча нам скорбь и кручина великая о том, что тебе, гдрю, наша немочь неверна, и по нас посылаешь неотложно; а преже сего, гдрь, того не бывало, что нас к вам, гдрем, на носилках волочили, И яз, гдрь, грехом своим, своею болезнью и бедою, с кручины отбыл ума и мысли. И ты бы, гдрь, пожаловал показал милость, огрел сердце и живот холопу своему своим жалованьем, как бы, гдрь, мочно и надежно холопу твоему, твоим жалованьем, вперед быти бесскорбно и без кручины, как тебе, гдрю, Бог положит на сердце»{988}.

Мы не раз уже замечали, что при дворах удельных князей находились люди, предавшиеся в. князю и извещавшие его обо всем, что у них делалось; один из таких московских приверженцев при дворе старицкого князя, кн. Василий Голубой-Ростовский, прислал тайно ночью к любимцу правительницы боярину кн. Телепневу-Оболенскому с известием, что наутро кн. Андрей сбирается бежать{989}. Тогда Елена отправила к Андрею трех духовных особ{990}, которые должны были говорить ему от имени митрополита: «Слух к нам пришел, что деи хочешь оставити благословенье отца своего, и гробы родителей своих, и святое свое отечество, и жалованье и бреженье гдря свого в. к. Василья и сына его. И поехал бы еси ко гдрю и ко гдрне без всякого сумнения, а мы тобе благословляем и емлем тобя на свои руки». В случае, если Андрей не послушает слов митрополита, посланные должны были наложить. на него проклятие{991}. Не полагаясь, однако, на действительность церковных увещаний и угроз, правительница выслала полки к Волоку наблюдать за движениями старицкого князя и в случае бегства перехватить его.

Андрея тотчас известили об этом движении великокняжеских войск, будто бы прямо посланных захватить его; удельный князь поверил и ускорил бегством, уже заранее приготовленным: он хотел засесть в Новгороде, воскресить там старину и во имя ее ратовать против московского князя. С этою целию Андрей разослал грамоты к помещикам, детям боярским, где говорил: «Князь в. молод, государство держат бояре, у кого вам служить, а я вас рад жаловать»{992}. На этот зов отозвались многие дети боярские и приехали служить Андрею.

Узнав об этом, правительница велела князю Никите Оболенскому спешить к Новгороду, занять его прежде Андрея и защищать до последней крайности, а другой кн. Оболенский, Иван Овчина, любимец Елены, отправился с полками вслед за удельным князем и нагнал его; сперва Андрей выстроил было свои полки против великокняжеских, но скоро оробел и начал ссылаться с московским воеводою, обещая кончить борьбу, если Оболенский даст ему клятву, что в. князь не лишит его свободы и не наложит на него опалы; Оболенский, невзирая на то, что у него не было такого полномочия, дал требуемую клятву и поехал вместе с Андреем в Москву. Здесь он был встречен жестоким выговором от правительницы за то, что перешел границы своей власти и дал своевольно клятву; кн. Андрей был заключен в оковы{993}, в которых через полгода умер; семейство его подверглось также заключению; бояр его, ведавших думу своего князя, казнили смертию; дети боярские, отозвавшиеся на призыв Андрея, были перевешаны по Новгородской дороге в известном расстоянии друг от друга: такими страшными средствами должно было Московское государство тушить междоусобия, лечить язву, завещанную ему старой Русью, родовым бытом; к несчастью, зло было так велико, что и эти насильственные меры были недостаточны для окончательного подавления старых притязаний: они вызвали меры ужаснейшие.

Правление Елены ознаменовано твердостию, мудростию, успехом. При государе-младенце, при внутренних волнениях, окруженное со всех сторон врагами — Литвою, крымскими и казанскими татарами, Московское государство не потерпело никакого ущерба ни в силе, ни в достоинстве своем: дипломатические сношения с европейскими государствами продолжались по-прежнему; заключены договоры с Швециею и Ливонским орденом, набеги татар остановлены; война с Литвою, веденная с примерною твердостию, окончилось счастливым миром; границы государства ограждены новыми крепостями и возобновленными старыми, исправлена монета, выкуплено множество пленных. Елену упрекают в сердечной Слабости, но предмет этой слабости был человек достойный; из всех окружавших ее правительница выбрала лучшего, конюшего боярина кн. Ивана Овчину Телепнева-Оболенского. Если он имел большое влияние на дела правительственные, то означенные успехи внутри и вне не позволят упрекнуть его в недостатке благоразумия; кроме того, он дважды с успехом водил передовые полки в глубь Литвы, успешно кончил борьбу с удельным князем; что Оболенский был чужд насильственных мер, доказательством служит поступок его с Андреем Старицким, за который он подвергся строгому выговору.

Бояре не могли упрекнуть Елену даже в оскорбительном для них самовластии: она ничего не решала без совета с ними, даже в делах церемониала придворного{994}. Несмотря на то, Елена была правительница; если она спрашивала боярского совета, то имела при этом право принять или отвергнуть его; боярам, т. е. самым могущественным по влиянию, хотелось владеть самим, преследовать свои личные отношения друг к другу, которые необходимо сдерживались присутствием главы государства; они надеялись повелевать во время малолетства в. князя и между тем принуждены были повиноваться, повиноваться женщине, которой главным думцем был один из них.

Двор разделился на партии, главой каждой был могущественный боярин, окруженный своими друзьями и клевретами, или целая сильная фамилия, напр., Шуйских,