– Гребаный экстремал.

Я ухмыльнулся такому титулу и подлетел еще ближе.

– Знал ведь, что не надо открывать рот, – прокомментировал Гэри.

Я пододвинул законцовки лопастей так близко, что между нами и соседней машиной было не более трех футов. Я держал запас высоты в три фута на случай порывов ветра и возможного смещения.

– Когда-нибудь шел внакрой?

– Нет. И не планирую.

Продолжая выдерживать запас высоты в три фута, я плавно двигался вперед. Левой рукой дергал рычаг общего шага то вверх, то вниз, удерживая наши лопасти над лопастями Коннорса и Банджо. Банджо наблюдал. Он улыбался всего в нескольких футах от нас, показывая поднятые большие пальцы. Затем он махнул мне, чтобы я подлетел еще ближе. Оскал на его лице сообщал, что это был вызов.

– Так, строй, смотритесь неплохо. В поворотах держитесь как можно шире. Не вздумайте сбиваться в кучу.

– Только не в повороте, Мэйсон.

Я кивнул. Я видел лишь запас высоты между нашими лопастями. Остальной мир для меня не существовал. Когда их машина подпрыгнула на воздушной яме, моя рука в тот же момент дернула нас вверх. Я понимал, что смогу выдержать дистанцию и накрыть их лопасти своими. Я медленно пододвинулся, когда начался поворот.

– Все, все. Ты сделал это. Давай обратно, – умолял Гэри.

Коннорс знал, что у меня на уме, поэтому летел как шелковый. Мы выполнили весь поворот с лопастями внакрой, на расстоянии двух или трех футов. Когда мы вышли из поворота, я отлетел от них и выдохнул.

– Тебе и правда нравится страдать такой херней? – с отвращением спросил Гэри.

– Чего улыбаешься? – Райкер вернул меня в грузовой отсек «Фэйрчайлда».

– Да ничего. Вспомнил наш парад.

– Гребаная трата времени, а не парад.

– Ага, – согласился я.

Но мои мысли уже переключились на вылет, который мы недавно проводили в Бонг Сон. Когда мы вернулись после прочесывания окрестностей Дак То, роту отправили в Бонг Сон на подмогу 227-му. Вьетконговцы снова отвоевывали долину, которую мы захватили два месяца назад. Во время брифинга на Полигоне ответственный офицер сообщил:

– Проверьте свои противогазы. Мы будем использовать «си-эс» и слезоточивый газ.

Толпа заворчала. Противогазы? Какие еще противогазы?

Снаружи командир провел быструю инвентаризацию и обнаружил, что у нас хватало противогазов ровно на половину состава. Одному из пилотов и одному из пулеметчиков в каждой машине предстояло обходиться без противогазов.

– А мы не можем вернуться и захватить побольше?

– Нет времени, – ответил командир.

Мы с Реслером и двумя членами нашего экипажа стояли возле машины, глядя на два противогаза. Реслер достал монетку. Бортмеханик и пулеметчик подкинули. Бортмеханик выиграл.

– Орел или решка? – Реслер уверенно улыбался. Он никогда не проигрывал.

– Орел.

Он подкинул.

– Орел.

Как выяснилось, газ почти рассеялся в зоне нашей посадки, и мы получили всего одну пулю, пока улетали. Но я вспомнил, как Реслер сидел в своем кресле, гримасничал, вытирал слезы и орал по внутренней связи:

– Мать вашу! Черт вас дери!

Самолет сильно накренился. Через иллюминатор я разглядел окраину большого города.

– Вовремя прибыли, – произнес Райкер. – Смотрю, тебе понравился полет. Улыбался всю дорогу.

– Ага. Очень понравился. Я просто счастлив убраться из Кавалерии.

– Ну-ну. Когда окажешься в новой роте, тогда и посмотрим.

Нам предстояло остановиться в отеле, который кто-то посоветовал Райкеру. Я не помню, как он назывался и где находился. Отчасти это можно объяснить тем, что мы успели отлично пообедать и много выпить тем вечером, прежде чем добрались до него. Там был узкий вестибюль и потолки высотой двенадцать футов. Сам отель выглядел темным и сомнительным, администратор равнодушно зарегистрировал нас. Складывалось ощущение, что вьетнамцы уже привыкли к нам и были от нас не в восторге. Нам выдали ключ и указали в сторону темного коридора.

– Ну и дыра, Райкер.

– А мой товарищ очень советовал: огромные номера, низкие цены.

В номере без окон стояли две кровати, комод и небольшой деревянный стол. Над высоким дверным проемом, занимавшим один угол, было окно. Я плюхнулся на кровать с выпуском журнала Time. Райкер переоделся в шорты и что-то писал, сидя за столом.

В статье говорилось о переводе генерала Киннарда, для которого мы устраивали парад.

– Эй, – воскликнул я. – Здесь столько написано про перевод Киннарда и ни слова про мой.

После парада я полетел на речку, чтобы вымыть машину. Как обычно, мы сидели с Лонг на песчаной косе и беседовали.

– Жалко, что ты улетаешь, – сказала она.

Ее английский улучшался с каждой встречей. Она была гением-самоучкой.

– Я тоже буду скучать по тебе.

– Ты передашь жене подарок от меня?

– Конечно, но не стоит давать мне подарки.

– Не тебе! – она хихикнула. – Твоей жене.

Она сняла свои сережки из золотой проволоки и протянула мне.

– Нет, – я покачал головой. – Ты не можешь просто так отдать свои сережки, Лонг. Я здесь богач, я заплачу тебе за них.

Я потянулся в карман. На ее лице показалась обида. Она и правда пыталась сделать мне приятное.

– Ладно, ладно. Никаких денег. Я передам их Пейшнс.

Она широко улыбнулась и отдала мне подарок. Я завернул серьги в клочок бумаги из блокнота и положил в нагрудный карман рубашки.

– Спасибо тебе за подарок. Они очень понравятся Пейшнс.

Она улыбнулась.

Я похлопал по нагрудному карману. Лежат. Надо бы выслать их почтой, как только доберусь до нового расположения. Я уже не читал, а просто смотрел на буквы, поэтому отложил журнал в сторону. Райкер уже успел улечься. «Хэмильтоны» моего деда сообщали, что уже одиннадцать. Кто-то постучал в дверь.

– Да? – крикнул я.

Нет ответа. Еще стук.

– Кого еще черт принес? – я поднялся.

– Может, горничная.

Я подошел к двери. «Может быть». Если это горничная, то почему мне было страшно открывать дверь? Совсем уже расклеился, подумал я.

Когда я повернул круглую ручку, дверь распахнулась вовнутрь, врезалась мне в ботинки и остановилась. Я инстинктивно потянул ее дальше и в итоге очутился лицом к лицу с хмурым азиатом, который был всего на пару дюймов ниже меня.

– Эй!

Я надавил на дверь, пытаясь ее захлопнуть, моя нога начала скользить назад, дверь открывалась все шире. Я навалился на нее всем телом и видел, что снаружи на дверь давили четыре или пять человек. Молча. С недобрыми намерениями.