Мне кажется, уже сейчас что-то меняется. Примерно в 1975 году я выступала перед шестиклассниками в колледже на тему «Нужны ли лекарства и высокотехнологичное лечение пожилому человеку, если он умирает?» Когда настало время вопросов и обсуждения, в аудитории воцарилось зловещее молчание. Двадцать юношей и девушек смотрели на меня с подозрением, и мне было крайне неловко. А когда дело дошло до ответов, каждый из них сказал, что, конечно, все доступное лечение должно быть предоставлено, никаких сомнений, и спорить здесь не о чем. Я вспомнила слова моей наставницы: «Это опасная тема» – и ее предостережение: внимательно взвешивай, что и кому ты говоришь, чтобы тебя не поняли неправильно.

В 2009 году моя внучка, которая изучала в школе философию, религию и этику, спросила учителя, можно ли мне обсудить с ее классом тот же самый вопрос. Я задала его, и двадцать пять учеников долго не замолкали. Они обменивались аргументами, мнениями, примерами. Прозвенел звонок, это был последний урок в пятницу, но они никак не могли остановиться. Мы задержались на двадцать минут и разошлись только тогда, когда пришел смотритель и сказал, что запирает класс. Вот пример здорового отношения. Сейчас вся наша надежда – на молодых. Спасибо учителям и ученикам школы Таунсенд, Сент-Олбанс.

Но дилемма остается. Раньше жизнь была намного проще – много где в мире она и сейчас так же проста. Рождение, жизнь и смерть рассматривались как часть великого целого, установленного Богом. Постоянный упадок религиозной веры подточил это представление. Но человек, кажется, все-таки верующее существо; нам необходимо верить в нечто вне нас самих, предпочтительно за пределами нашего понимания. Потеряв веру в Бога, мы слепо переносим эту веру на что-то иное. Например, очень многие сейчас верят в науку и надеются, что ее можно контролировать.

Здесь основная причина всех наших проблем. Существующую дилемму породила не наука или медицина сама по себе, не отношение общества к смерти, а недостаток веры. И между строк этой книги скрывается призыв вернуться к простому пониманию того, что жизнь и смерть в Божьих руках, а не в наших.

Благоговение перед смертью когда-то принималось без вопросов. Все религии требуют этого. О «мире превыше всякого ума» говорит христианская церковь. Буддисты видят смерть как путь к Просветлению и призывают к спокойному принятию смерти. В индуизме центральное место занимает реинкарнация, и законы кармы учат осознанию смерти как шага к нирване. Древний еврейский закон описывает смерть как «поцелуй Бога». Мусульмане видят смерть как часть плана Аллаха для человечества, против которого нельзя бороться. Смерть и религия тесно связаны.

В наш с вами светский и все более атеистический век эти древние учения в значительной степени отвергнуты и отброшены, и мы сталкиваемся с медицинской дилеммой, у которой нет аналогов.

Мне трудно понять мысли истинного атеиста, который считает, что жизнь – это просто ряд электрических импульсов и биохимических реакций на химические раздражители. Наверное, если думать так, то хуже смерти и правда ничего не может быть, потому что она означает конец всему. И тогда логично, что продолжение физического существования полностью оправданно при любых обстоятельствах.

Но я смотрю на вещи по-другому. Смерть может быть концом того, что мы сейчас называем жизнью, но, скорее всего, это не конец. Есть другое измерение, есть и духовная жизнь, в которую мы все вовлечены и не можем ее избежать и которая вечна. Я верю, что мы пришли от Бога и к Богу вернемся. Удивительная тайна рождения и смерти – а я много раз видела и то и другое – еще больше убеждает меня в этой истине. Когда физическое тело становится слабее и приближается к смерти, душа с невыразимой тоской молит о возращении к Богу – источнику жизни.

Я видела это много раз, и нельзя сказать, что это сознательное стремление к Богу. Это тоска по миру и спокойствию, которые окутывают умирающее тело и успокаивают умирающий ум, и мне кажется, что они исходят от Бога и является его частью. Это и есть «мир превыше всякого ума», на который мы все, будучи людьми, имеем право.

Спустя всего шесть месяцев после того, как эта книга была впервые опубликована, мне поставили диагноз – рак пищевода с метастазами в костях. Я хочу, чтобы любой, кто читает эту книгу, знал, что этот диагноз меня не пугает. У меня нет никаких страхов, никаких забот, никаких сожалений. Я не пытаюсь бороться – я принимаю это как часть своей жизни. Мне будет жаль расставаться с моим дорогим мужем и этим прекрасным миром, но я не боюсь того, что грядет. На самом деле я благодарна, просто благодарна, потому что мы все должны умереть и все могло быть намного хуже. Думаю, осталась не такая уж долгая полоса, которую увидят мои близкие, а затем рак победит. Сейчас я чувствую только слабость. Смерть все ближе, но если не будет ничего хуже нарастающей слабости, то это неплохо.

Я вижу, что все неважное ускользает, и это тоже хорошо. Наверняка есть сотни вещей, которые я могла бы или должна была бы сделать, но время идет, и они кажутся все менее существенными. Они просто уходят из виду. И, по мере того как все ненужное уходит из виду, остаются только любовь и вера. Вера, которая была краеугольным камнем моей жизни, и любовь, которая всегда была со мной. Любовь к мужу, наша любовь друг к другу, любовь к дочерям и внукам, их нежная забота обо мне. И, превыше всего, Божественная любовь. Слава Богу за все.

Дэвид Хекетт, доктор медицины, член Королевской коллегии врачей, член Европейского сообщества кардиологов, консультант-кардиолог больниц Западного Хартфордшира и Имперского колледжа филиала Национальной системы здравоохранения; бывший председатель Реанимационного комитета больниц Западного Хартфордшира и Имперского колледжа филиала Национальной системы здравоохранения; бывший вице-президент Британского сердечно-сосудистого общества

Во время Второй мировой и Корейской войн было много тяжелораненых, и хирургам пришлось извлекать пули и осколки из самых разных органов, в том числе из сердца. Раньше в медицине считалось, что любая операция на сердце обязательно будет смертельной, но оказалось, что инородные тела много раз удавалось успешно извлечь из сердца без особых проблем. Так зародилась современная кардиохирургия и пришло осознание того, что многие серьезные заболевания сердца можно лечить. Врачи заметили, что фибрилляция желудочков, смертельная аномалия сердечного ритма, может возникать при определенных обстоятельствах – например, в начале действия анестезии или на ранних стадиях инфаркта, причем речь шла о сердцах, которые в остальном были здоровы, были «слишком хороши, чтобы умереть». Также было известно, что случайное поражение электрическим током может вызвать фибрилляцию желудочков и что мощные электрические разряды могут ее остановить. В 1947 году была проведена первая успешная внутренняя дефибрилляция во время операции на открытой грудной клетке. Первая успешная наружная дефибрилляция состоялась в 1955 году, а уже в начале 1960-х годов были разработаны портативные дефибрилляторы. В 1967 году в Белфасте были введены мобильные отделения кардиореанимации, сотрудники которых успешно проводили внебольничную дефибрилляцию. Эти события привели к концепции службы неотложной помощи, чтобы медики могли реанимировать жертву на месте происшествия, а не «хватать и бежать» в больницу.