— Мама-кя! — позвал молодой человек.

Найит! Лиат распахнула глаза.

Он растерянно стоял в проходе между кроватями. Данат, бледный, испуганный, вцепился в полу его халата.

— Ты что здесь делаешь? — удивилась Лиат.

— Эя. Не могу ее найти. Она была у себя в покоях, одевалась, но когда я вернулся с Данатом-тя, она уже ушла. Около повозки ее нет. Я не могу ее бросить.

— Вы должны были отправиться до рассвета! — Лиат встала. — Скорее поезжай!

— Но Эя…

— Тебе нельзя ее ждать. Нельзя тут оставаться.

Данат заныл. Пронзительный плач отразился от высокого, выложенного мозаикой потолка и, казалось, наполнил весь мир. Найит сел на корточки и попытался его успокоить. В сердце Лиат развернулось что-то упругое и горячее. Что-то, похожее на гнев. Она ухватила сына за плечо, поставила на ноги, подалась вперед, глядя ему в глаза.

— Оставь ее. Оставь девчонку и убирайся из города немедленно. Понял?

— Я обещал Киян-кя…

— Ты не можешь отвечать за девчонку четырнадцати зим, если она захотела наделать глупостей. Никто не может. Она сделала свой выбор, когда сбежала.

— Я обещал о них позаботиться.

— Тогда спаси того, кто у тебя остался. И поторопись, пока не упустил и эту возможность.

Найит заморгал и почти удивленно посмотрел вниз на плачущего мальчика. Юноша сдвинул брови и принял позу раскаяния.

— Ты права, мама. Я не подумал.

— Ступай. Немедленно. Времени почти не осталось.

— Хочу к сестричке! — выл Данат.

— Она уже уехала, — сказал Найит и поднял мальчика на руки.

Данат — с красными, припухшими глазами и хлюпающим носом — недоверчиво взглянул на юношу. Найит очаровательно улыбнулся. Это была улыбка его отца. Оты.

— Все будет хорошо, Данат-кя. И с мамой, и с папой, и с твоей сестричкой. Они приедут к нам в пещеру. Но нам нужно отправиться прямо сейчас.

— Не приедут, — уперся мальчик.

— Вот посмотришь, — соврал Найит, лучезарно улыбаясь. — Эя, наверное, уже там.

— Зато у нас есть повозка.

— Правильно. Пойдем, посмотрим на нее.

Держа на руках ребенка, Найит неловко наклонился и поцеловал Лиат.

— На этот раз постараюсь не оплошать, — сказал он тихо.

Лучше тебя и так никого нет, хотела сказать Лиат. Ты всегда был самым лучшим.

Но ее сын уже спешил прочь, полы его халата развевались, на руках сидел Данат. Они дошли до конца галереи и свернули на север, направляясь в заднюю часть дворца, к повозке, к шахтам, в которых, если боги услышали мольбы Лиат, они окажутся в безопасности.

Дом Сиянти отдал хаям Сетани и Мати свои склады. Постройка высотой в пять этажей находилась далеко от окраин. Лучше, чем с ее широкой, чуть покатой крыши, осмотреть город можно было только с великих башен. На первом этаже находился вход в подземелья, на случай, если правителям придется бежать. Товары со склада вывезли. На гладкой белой стене огромного пустого зала Маати писал стих пленения, останавливаясь только, чтобы сосредоточиться и потереть замерзшие руки. Каменная лестница вела на второй этаж, к снежным дверям. Сейчас они были раскрыты, в комнату лился солнечный свет. К вечеру его сменит пламя дюжины стеклянных светильников, расставленных вдоль стен. Из дверей веяло колючим холодом, ветер задул внутрь несколько отбившихся от стаи крупинок снега.

В идеале Маати нужно было провести последний день, размышляя над пленением. Запомнить все тонкости, шаг за шагом воссоздать в уме структуру, которая стала бы андатом, Разрушающим Семя Грядущего Поколения. Он, как мог, постарался наверстать упущенное: внимательно перечитал всю работу. Стих казался надежным, верным. Маати думал, что сможет удержать его в памяти. Знал бы наверняка, если бы ему дали несколько месяцев, недель или хотя бы дней. Но сегодня мысли разбегались. Он замечал все: как пахнут раскаленная жаровня и тающий снег, как серые снежинки летят с молочного неба, как шаркает ногами Семай, расхаживая по каменному полу. Потом его внимание отвлекал далекий звук трубы или удары барабана, которые раздавались, когда защитники Мати занимали позиции. А ведь отвлекаться было никак нельзя.

— Получится у меня хоть что-нибудь? — спросил он. Голос эхом отразился от каменных стен, зазвенел в пустоте. Маати обернулся и встретил взгляд Семая. — Вдруг я не смогу довести все до конца, Семай-кя. Даже не знаю.

— Зато я знаю, — отозвался поэт, продолжая рисовать мелом символы на стенах. — Я так же думал, когда принимал Размягченного Камня. По-моему, все поэты совершают пленение с таким чувством, будто выпрыгнули с башни в надежде научиться летать по дороге вниз.

— Но удалась ли подготовка? В такой спешке.

— Вот уж не знаю. — Семай повернул к нему голову. — Я думал об этом. О вашем черновике. Он такой же сложный, как некоторые пленения, с которыми я сталкивался еще в школе. Оттенки смысла поддерживают друг друга. Символы взаимосвязаны. И структура, которая избавляет поэта от расплаты, хорошо вписывается в остальной текст. Мне кажется, вы работали над этим дольше, чем думаете. Может, еще с того случая в Сарайкете.

Маати посмотрел на квадрат яркого белого неба в раскрытых дверях. В груди что-то сжалось. У него мелькнула мысль, как грустно было бы пройти такой путь, а в конце погибнуть из-за слабого сердца.

— Помню, когда я приехал в селение во второй раз. После Сарайкета. После того, как Лиат оставила меня. На окраине была чайная. Хозяина звали Танам Чоян.

— С высокими потолками, — вспомнил Семай. — А в заднюю комнату вела красная лакированная дверь. У них еще рис был всегда недоваренный.

— Точно. А я и забыл. Так вот. Там постоянно играли в хет. Однажды за стол решил сесть какой-то парень, который совсем не знал правил. Не знал даже, какой сезон ведет и что два ветра дают козырь. Он поставил все, что у него было, на первую же табличку. Понял, что с головой увяз, и решил рискнуть всем и сразу. Он рассудил, что если будет играть долго, более опытные игроки обдерут его до нитки. А вот если поставит все сразу на кон — пускай. Кому-то ведь надо выиграть. Вдруг победителем окажется он сам? Теперь я понимаю, как он себя чувствовал.

— Он выиграл?

— Проиграл. Но его план мне понравился.

У них над головами прогудела труба: Ота подавал сигнал кому-то из своих. С улиц ответили рога. Маати уже не мог уследить, откуда приходит звук, как не мог посчитать, сколько снежинок падает с неба. Семай удивленно ахнул, и этот вздох зацепил его внимание, точно крюк — рыбу. Он повернулся к поэту. Тот смотрел на лестницу, ведущую в подземелья. Там стояла Эя. Ребра девочки ходили ходуном от быстрого бега. На ней был ярко зеленый, расшитый золотом халат. Волосы она кое-как стянула в пучок на затылке.

— Эя-тя! — Семай шагнул ей навстречу. — Что вы тут делаете?