«Я знал, что он играл во время восстановления, потому что он сам сказал мне об этом, – вспоминал Сонни Ваккаро. – Я сейчас перефразирую его, конечно, но говорил он примерно следующее: «Я пойду туда, а там посмотрим, все ли в порядке с этой проклятой ногой. Пойду и узнаю, могу ли играть. Мне нужно держаться подальше от людей, и я знаю, что буду защищен». Эти слова успокоили и одновременно повергли в еще больший ужас сотрудников Nike, поставивших очень многое на его карьеру.

Альбек тренировал Гервина в «Сан-Антонио», так что «Буллз» просто переключилась на розыгрыши с более активным участием Айсмена. «Стэн из кожи вон лез, оказавшись в столь непростых обстоятельствах, – вспоминала чикагская радиожурналистка Шерил Рэй-Стаут. – В отсутствие Майкла бросалось в глаза то, что в этой команде было полно ребят, которым было все равно. Ребята вроде Сида Грина даже не подходили к партнерам во время тайм-аутов».

«Стэну было тяжело, – вспоминал в 1995 г. Сидни Грин. – К сожалению, у него были высокие ожидания от Майкла и команды в целом. Как только Майкл выбыл из игры, Стэну пришлось менять весь свой игровой план. Он попытался построить команду вокруг Джорджа Гервина, но, к несчастью, Джордж уже еле на ногах стоял. Но все еще умел бросать. Остальные же игроки, помимо Джорджа, были очень молоды… Не стоит забывать и о том, что в тот год вскрылись все проблемы Куинтина Дэйли». Дэйли вошел в черную полосу из пропущенных матчей и поздних появлений. После того как он пропустил игру в феврале, Краузе удалил его из команды. Дэйли лег в клинику для наркозависимых во второй раз за восемь недель.

«Куинтин опоздал на очередную игру, а к тому времени я уже знал, что дела у него очень плохи – из-за кокса, – говорил Краузе. – Мы ждали, что он появится к началу, и Стэн сказал: «Если он явится, я поставлю его в состав…» Я ответил: «С этим парнем покончено, больше в форме «Буллз» он не сыграет». Тогда я принял решение начать поиски нового тренера».

Недостаток остроты в командных действиях в отсутствие Джордана указывал на то, какой внушительный груз ответственности в команде он нес на своих плечах. К марту, когда он сказал менеджменту клуба, что восстановился после травмы и хочет вернуться, статистика «Буллз» была удручающей: 22–43. «Я не хотел видеть, как моя команда летит в пропасть, – объяснял он позже. – Я подумал, что достаточно здоров, чтобы принести ей хоть какую-то пользу».

Его планы застали Райнсдорфа врасплох и спровоцировали еще одну жесткую конфронтацию с Краузе. У владельца клуба и генерального менеджера были серьезные сомнения насчет целесообразности слишком раннего возвращения Джордана в строй.

«Один момент подпортил наше с Майклом общение, – вспоминал Краузе, – он подумал, будто я сказал ему: «Ты – наша собственность, ты будешь делать то, что мы тебе скажем». Я не помню, чтобы я хоть раз говорил что-то подобное. Он неверно интерпретировал мои слова. Я пытался отговорить его от возвращения, потому что у него были проблемы с ногой, а наши доктора твердили: «Нет, нет, нет, не надо». Райнсдорф тоже говорил ему о рисках. А он был молодым парнем, который просто хотел играть. И я не могу обвинить его в этом. Но тогда-то все и началось, потому что мы сказали: «Мы будет удерживать тебя». Мы все вместе сидели в том кабинете, а Стэн и пальцем о палец не ударил, чтобы нам помочь. Стэн мог объяснить суть ситуации Майклу, но он повел себя эгоистично. Он мог встать на нашу сторону и поддежать докторов, говоривших, что Майкл еще не готов играть».

Краузе вспоминал, что у Джордана «пар валил из ушей» во время разговора. Он воскликнул: «Вы говорите мне, что я не могу играть?» Чем дольше они разговаривали, тем сильнее становилась ярость Джордана.

«Вот ты сидишь за одним столом с крупными бизнесменами, делающими миллионы долларов, и понимаешь, что мои миллионы для них – гроши, – вспоминал он позднее. – Все, чего я хотел, – играть в игру, в которую играл долгое-долгое время. Но они иначе смотрели на все это. Они видели в этом защиту собственных инвестиций, хотели, чтобы их миллионы продолжали приходить и приходить. Вот тогда я по-настоящему ощутил себя использованным. Тот раз был единственным, когда я, будучи профессиональным спортсменом, почувствовал себя использованным. Я ощущал себя вещью, частью чьего-то имущества».

«Я был напуган до смерти, – говорил Краузе, вспоминая ту ситуацию. – Я не хотел войти в историю человеком, который выпустил Майкла Джордана на паркет раньше времени».

Джордан почувствовал, что менеджмент клуба хотел продолжать проигрывать, чтобы команда оказалась в более выгодном положении на следующем драфте. «Если ты проигрываешь матчи специально, это показывает, какой ты на самом деле человек», – сказал он изданию Tribune, и этот комментарий всплывет много лет спустя, когда он сам станет владельцем клуба NBA. Джордан подчеркивал: «Никто и никогда не должен проигрывать ради того, чтобы получить что-то получше. Всегда нужно стараться выжать максимум из того, что у тебя есть. Если бы они по-настоящему хотели попасть в плей-офф, я бы выходил на площадку каждый раз, когда у нас был шанс выиграть матч».

«Это была какая-то мыльная опера, – вспоминал в 1995-м Райнсдорф. – Мы были слишком честны с Майклом. Мы дали ему возможность выслушать доклады трех докторов, с которыми мы консультировались на предмет сроков его восстановления. Все трое сказали, что перелом не зажил как следует. Они сказали, что, если он сыграет, будет 10–15 %-ный риск того, что он может закончить карьеру. Майкл был прирожденным спортсменом, он родился, чтобы соревноваться. Он просто хотел играть. Я думал, что у него есть право выслушать то, что хотят сказать доктора. Я никогда не думал, что он захочет рисковать своей карьерой. Я попросту не видел в этом никакого смысла. Но Майкл счел, что 10–15 %-ный риск означает, что с вероятностью от 85 до 90 % он не получит рецидива травмы. Как по мне, награда в такой ситуации никак не соответствовала риску. Наградой здесь было возвращение на площадку и возможность сыграть за команду, которая уже провалила год. Зачем рисковать всей карьерой ради такой награды? Майкл настаивал, что он лучше знает свое тело, чем я. Тогда мы достигли компромисса: он будет играть, но постепенно, сначала по 7 минут в каждую половину игры».

Джордан выпустил свой гнев на паркете, почти в одиночку переломив неудачную серию «Буллз».

«Таков Майк, – объяснял Марк Пфейл. – Если он не считал, что что-то способно ему повредить, он фокусировался на задаче и играл. Растяжения, воспаления паха, мышечные спазмы, грипп – во всех этих случаях первым вопросом Майкла был: «Это помешает мне сыграть?» Если я говорил ему, что нет, все, он тут же забывал об этом. И концентрировался на другом».

«Они стали ограничивать Майкла в количестве минут, которые он мог проводить на паркете, – вспоминала Шерил Рэй-Стаут. – Они в буквальном смысле запускали таймер, отсчитывая количество минут, которое он мог отыграть. Стэн сидел на скамейке и высчитывал время. Он вынужден был это делать до возвращения Майкла. Некоторые скептики высказывали мнение, что такое ограничение количества минут для своего игрока команда ввела специально для того, чтобы улучшить свои шансы выбрать новичка по результатам драфт-лотереи. Это вопрос, на который мы никогда не узнаем ответа».