рабочий-сектант, искавший всю жизнь бога, с удовлетворением писал, что только на страстной узнал он от Рудакова (другого ученика школы), что бога вовсе нет, и так легко стало… напивавшийся каждое воскресенье до потери человеческого облика табачник, так насквозь пропитанный запахом табака, что, когда наклонишься к его тетрадке, голова кружилась, писал каракулями, пропуская гласные, что вот нашли на улице трехлетнюю девчонку и живет она у них в артели, надо в полицию отдавать, а жаль; приходил одноногий солдат и рассказывал, что Михайла, который у вас прошлый год грамоте учился, надорвался над работой, помер, а помирая, вас вспоминал, велел поклониться и жить долго приказал…» 17

Владимир Ильич внимательно слушал эти рассказы, а мать Крупской, Елизавета Васильевна — кормила их вкусным обедом, что в холостяцком быту Ульянова тоже было событием достаточно приятным. Заходил он, конечно, и к Аполлинарии, снимавшей комнату вместе с Зинаидой Невзоровой. Но заходил по делам. Там было типичное жилье курсисток, мало похожее на теплый семейный очаг.

Впрочем, «Ильич требовал отказа, — пишет Крупская, — от обычного в те времена интеллигентского времяпрепровождения: хождения друг к другу в гости, неделовых разговоров, «перебалтывания», как мы тогда говорили. Тут были у Ильича определенные революционные традиции. Я помню, как меня раз выругала Лидия Михайловна Книпович, старая народоволка, за то, что я пошла в театр с человеком, с которым работала вместе в кружке. А Ильич ругал нашу молодую публику за хождение друг к другу в гости. Зинаида Павловна [Невзорова] вспоминает: зашла она с приятельницей своей Якубовой к Ильичу, жившему неподалеку, зашла без всякого дела, не застала дома. А вечером, часу в двенадцатом уже, кто-то к ним звонит. Оказывается, пришел Ильич — только что приехал из-за Невской заставы, усталый, с каким-то больным видом. Стал спрашивать встревоженно, что случилось, зачем приходили, и когда услышал, что дела не было, что так просто зашли, сердито воркнул: «Не особенно умно» — и ушел. Зинаида Павловна рассказывает, как они опешили».

В общем, никаких примет «сватовства» в этот период никем отмечено не было. Но симпатии были, и это факт. Попав в одиночку, Владимир Ильич обратился к Крупской и Якубовой с просьбой. Каждый день, когда его выводили на прогулку, из одного окна тюремного коридора просматривался небольшой отрезок тротуара на Шпалерной улице. «Вот он и придумал, — пишет Крупская, — чтобы мы — я и Аполлинария Александровна Якубова — в определенный час пришли и стали на этот кусочек тротуара, тогда он нас увидит. Аполлинария почему-то не могла пойти, а я несколько дней ходила и простаивала подолгу на этом кусочке» 18.

В предыдущей главе рассказывалось о том, что именно в это время в «Союзе борьбы» и появился Константин Тахтарев. Его разговоры о необходимости «демократизации» организации пришлись Аполлинарии по душе, и во всех спорах на данную тему она стала отстаивать его позицию. Владимиру Ильичу, видимо, сообщили об этом. Но когда он вышел из заключения, Аполлинария была среди первых, кто встретил его. «Помню, — пишет Анна Ильинична, — как в тот же день к В. И. прибежала и расцеловала его, смеясь и плача одновременно, А. А. Якубова» 19. А на следующий день, на квартире Радченко, состоялось известное собрание, где Ульянов столкнулся в дискуссии с Аполлинарией.

О том, что полемика приняла тогда самый острый характер, говорилось выше. Но Тахтарев дополняет рассказ: «В пылу спора Владимир Ильич обвинил А. А. Якубову в анархизме, и это обвинение так сильно подействовало на нее, что ей стало дурно» 20. Хотя, как уже отмечалось, Ульянов не раз повторял, что возникшие разногласия — лишь случайный эпизод, все, видимо, переплелось в этом обмороке, ибо, кроме резких слов, ей стало очевидно и другое: он сделал свой выбор.

Крупская сидела в это время в тюрьме. И на следующий день Владимир Ильич, проведав Елизавету Васильевну, написал Надежде «химией» письмо с объяснением в любви 21. Что же касается Аполлинарии, отношения с которой и у него и у Крупской сохранялись еще долгие годы, то ей он мог писать позднее лишь о «старой дружбе» 22.

В общем, Анне Ильиничне, в то время не очень симпатизировавшей Крупской, было уже ясно, что в ссылку к Владимиру Ильичу «поедет наверное по окончании дела Надежда Константиновна (тогда видно уже было, к чему шло дело), и он будет не один» 23.

Пока Надежда Константиновна находилась в заключении, он терпеливо ждал. Лишь в мае 1897 года, обустроившись в Шушенском, Владимир Ильич попросил сестру передать Надежде «поклон от меня» и прислать фотографию «в обмен на мою» 24. Но в конце года, когда стало известным, что Зинаиде Невзоровой уже вручен приговор — 3 года ссылки — и она хлопочет о переводе в Минусинский округ к Глебу Кржижановскому, Ульянов заволновался. «Весьма возможно, — пишет он Марии Ильиничне, — что и Надежда Константиновна ко мне поедет: этот вопрос, вероятно, скоро вырешится, а может быть, даже и вырешился, когда ты читаешь это письмо» 25.

Судя по всему, еще летом он послал Крупской большое письмо. Текст его, к сожалению, не сохранился. Но Вера Дридзо — секретарь Надежды Константиновны в 30-е годы — передает ее рассказ об этом эпизоде.

«Приехав в Шушенское, где он должен был отбывать ссылку, Владимир Ильич написал Надежде Константиновне, опять «химией», большое письмо, в котором звал ее к себе, просил стать его женой. В своем ответном письме она написала: «Ну что ж, женой так женой». Почему же Надежда Константиновна так ответила Владимиру Ильичу?

Разные бывают люди, — продолжает Дридзо, — и по-разному выражают они свои чувства. Одни — свои мелкие чувства выражают громко и шумно, высокопарными словами, другие же — свои очень глубокие, сильные чувства не умеют выразить. Таким человеком была и Надежда Константиновна. Она глубоко любила Владимира Ильича, знала о его отношении к ней, но из-за застенчивости, смущения, боязни громких фраз она так ответила ему» 26. И как только становится известным приговор о высылке ее на три года в Уфимскую губернию, Крупская подает прошение о переводе в Сибирь, в Енисейскую губернию, для вступления в брак с Владимиром Ульяновым.

В ожидании своих невест Глеб Максимилианович и Владимир Ильич решили встретить Новый год вместе. Глеб приехал в Шушу 24 декабря, и все дела были отложены в сторону. По утрам Владимир выталкивал любившего поспать Глеба во двор и начиналась борьба, переходившая в веселую возню в снежных сугробах. «Живем мы отлично, — пишет Владимир Ильич родным, — и очень много гуляем, благо погода стоит