– Именно поэтому я и не позволю тебе так поступить сейчас, – отрезает она, но я вижу, что она колеблется. Она не хуже меня понимает, как мало у нас вариантов.

Где-то через час я невидимо иду рядом с Кухаркой, которая, согнувшись, тащит на плечах корзину с вонючим бельем для стирки. Двоих часовых, заступивших нам путь, мы убили без особого труда. Но теперь мы просто окружены карконами, и так просто с ними не разделаешься.

Их так много! Как и люди Империи, они отличаются цветом кожи и волос и чертами лица. Но что их выделяет из прочих народов – так это густые татуировки. Верхние части их лиц покрыты синей краской, и белки глаз на синем фоне выглядят устрашающе.

Горят сотни костров, а вот палаток, за которыми мы с Кухаркой могли бы укрываться, маловато. Мужчины по большей части одеты в кожаные штаны и меховые жилеты, и я совершенно не могу разобрать, чем отличаются их простые воины от командующих. Единственные, кто выделяется одеждой – это карконы в странных доспехах из кости и стали, носящие длинные посохи с человеческими черепами на концах. Перед этими носителями посохов прочие расступаются, но они редко ходят по лагерю. По большей части топчутся вокруг огромных сложенных, но не разожженных костров, рассыпая вокруг них концентрические круги из чего-то, напоминающего багровый песок.

– Это карконские колдуны, – шепчет мне Кухарка. – Главное их занятие в жизни – запугивать своих сородичей попытками вызвать духов. Духи никогда не приходят на их зов, но колдунов все равно тут почитают, словно богов.

Лагерь провонял потом и тухлыми овощами. И без того жарко, так еще повсюду горят костры, валяются кучи лошадиного навоза, который карконы не утруждаются убирать. Кувшинов с каким-то прозрачным хмельным напитком повсюду почти так же много, как и людей. В воздухе стоит запах прокисшего молока, вызывающий тошноту.

– Эй! – Пожилой каркон сильно толкает Кухарку, которая нечаянно задела его своей корзиной. – Тек фидкайярд уркин!

Кухарка трясет головой, изображая бедную немощную старуху, которая страшно растеряна. Каркон выбивает корзину у нее из рук, и его приятели дружно ржут, когда грязное белье фонтаном обрушивается на землю. Он отвешивает ей пинка в живот, пока она ползает на четвереньках, пытаясь как можно скорее собрать белье.

Я быстро поддерживаю ее под локоть, помогая встать. Надеюсь, что карконы слишком пьяны и не заметят, что старуху поддерживает невидимая рука. Но, когда Кухарка поднимается, первым делом шепчет мне на ухо:

– Девочка, ты мерцаешь! Скорее двигаем отсюда!

Я смотрю на себя – и вижу, что невидимость в самом деле начинает подводить меня. Князь Тьмы! Должно быть, он в Антиуме, и его близость влияет на мою магию.

Кухарка быстро минует группу пьяных карконов и старается идти прямо на север.

– Ты все еще здесь, девочка? – спрашивает она напряженным голосом, хотя и не оглядывается.

– У них тут полный бардак, – шепчу я. – Но небеса, как же их много!

– На юге долгие зимы, – говорит Кухарка. – Зимой им там нечем заняться, кроме как размножаться.

– Почему они решили сейчас нанести удар? – спрашиваю я. – И почему именно по Антиуму?

– У них там голод, и один хитрый колдун решил этим воспользоваться. Ничто так не побуждает человека к войне, как бурчащие от голода животы его детей. Карконы посмотрели на север и увидели там богатую и сытую Империю. Это продолжается долгие годы: у меченосцев есть все, а у карконов – ничего. Империя отказывалась вести с ними торговые дела. Гримарр, их верховный колдун, напомнил об этом своему народу – и мы получили то, что получили.

Мы прошли уже почти весь лагерь до его северной границы. Перед нами стоит глухая скальная стена, но Кухарка уверенно держит путь прямо на нее. Она бросила где-то свою корзину белья. Уже достаточно темно, и мы прилично отдалились от лагеря.

– Они рассчитывают победить одним только численным превосходством. Хотя, возможно, у них есть еще какой-то козырь в рукаве. Что-то, с чем не справиться меченосцам.

Я смотрю на луну. Она почти полная. Еще три дня – и она растолстеет в Луну Урожая. К Луне Урожая забытые обретут господина.

Кухарка дважды оглядывается, чтобы убедиться, что за нами не следят, и наконец указывает мне на скалу. Потом кивает вверх.

– В пятидесяти футах отсюда наверху есть пещера. Цепь пещер выводит далеко в горы, – говорит она. – Жди меня здесь – и оставайся невидимой, просто на всякий случай.

– Что ты собираешься сде…

Она скрючивает пальцы. В этом движении мне видится что-то ужасно знакомое… И тут она начинает карабкаться по отвесной скале с ловкостью паука. Я ахаю. Это необычайно – нет, просто невозможно! Кухарка, конечно, не летит по воздуху, но в ее движениях присутствует такая легкость, будто она вообще не человек.

– Проклятье, но как…

Сверху падает веревка и концом ударяет меня по голове. Откуда-то с высоты свешивается голова кухарки.

– Обвяжись ей вокруг пояса, – говорит она. – Потом упрись ногами в скалу, ищи там зацепок – и лезь ко мне.

Когда я добираюсь до нее, то часто дышу от усталости. Наконец, я собираюсь с силами и спрашиваю, как она это сделала. Но Кухарка в ответ только шипит – «Тс-с!» – и быстро шагает в глубину пещеры, даже не оборачиваясь.

Теперь мы глубоко в недрах горы. Только сейчас Кухарка решает, что мне можно сбросить невидимость.

– Боюсь, это займет несколько минут, – предупреждаю я. – У меня может случиться видение, и я не уверена…

– Я прослежу, чтобы ты не умерла.

Я киваю, но понимаю, что ужасно боюсь. Мне так не хочется новых видений! После того, что показал мне Князь Тьмы…

Хотя моя мать не может меня видеть, она склоняет голову к плечу, будто чувствуя мою неловкость. Щеки мои вспыхивают, и, хотя я ищу оправданий, найти их мне не удается. Я хочу сказать: «Прости, я трусиха. И всегда такой была». Небеса, как же это все унизительно! Будь она просто Кухаркой, мне было бы все равно. Но это же моя мать. Моя мама. Я столько лет оценивала каждый свой поступок с точки зрения того, что она о нем подумает.

Она оглядывается на туннель – и наконец садится на земляной пол.

– Я устала, – говорит она. – Проклятые карконы. Давай уже, девочка, присядь рядом со старухой.

Я опускаюсь на пол рядом с ней, и впервые она не отодвигается, – потому что меня не видит.

– Эти твои видения, – говорит она через некоторое время. – Они тебя пугают?

Я вспоминаю, как видела ее в тюремной камере. Слышала ее песню, тихий треск. Эти звуки, которые сначала для меня ничего не значили, а теперь значат все. Я не смогу рассказать ей о том, что именно я видела. Просто не смогу это выговорить. Сказать вслух – означает сделать это реальностью.

– Да, пугают, – отвечаю я, обхватывая себя за колени.