— Послушай…

На заднем сиденье лимузина зазвонил телефон. Бреннан вздрогнул и оглянулся назад, и она вздохнула, чувствуя себя так, как чувствует приговоренный к смерти, получивший отсрочку.

— На что надо нажать, чтобы опустить перегородку между сиденьями?

На приборной панели лимузина кнопочек и рычажков было побольше, чем у космического корабля. Дженнифер окинула приборную панель взглядом и пожала плечами. Бреннан принялся щелкать всеми переключателями подряд — то включавшими радио, то выдвигавшими телевизионную антенну, но наконец все-таки опустил затемненную стеклянную перегородку между передними и задними сиденьями. Он снял телефонную трубку, включил громкую связь и что-то неразборчиво буркнул.

— Змей? Змей, это ты? Это Лэтхем.

Дженнифер, поглядывавшая на своего спутника в зеркало заднего вида, увидела, как его лицо приняло странное выражение. Он улыбался — довольно, но без искры веселости, как будто это имя было ему знакомо и он рад услышать этот голос.

— Слушай внимательно. Несущий Гибель везет книгу. Повторяю еще раз. Книга у Несущего Гибель. Прекращайте поиски и проводите его ко мне. Ты понял?

Улыбка Бреннана стала жуткой.

— Да, — ответил он спокойно.

— Ты — не Змей.

— Нет, — подтвердил Дэниел.

— Кто говорит?

— Призрак из прошлого. Я иду за твоей душой.

Он повесил трубку.

* * *

Гул на улицах, по которым они шли, стоял оглушительный. Толпа то накатывала, то снова отступала, как океанская волна, унося за собой зазевавшихся пешеходов.

— Я стараюсь… — сказала Вонищенка Джеку, не открывая глаз и прижавшись спиной к кирпичной колонне в переулке, ведущем на 9-ю улицу. — Городской живности ни разу еще не приходилось иметь дело с таким наплывом людей. Они в ужасе.

— Мне жаль, — сказал Джек, но настойчивость в его голосе заставляла усомниться в искренности этих слов. — Попробуй еще раз. Пожалуйста, попытайся.

— Я пытаюсь, — Она продолжила сосредотачиваться. — Ничего. Прости, — Она открыла глаза, и Джек оказался один на один с их бездонной черной глубиной. — В этом городе — восемь миллионов людей. Животных, наверное, раз в десять больше, это еще не считая тараканов. Потерпи.

Джек порывисто обнял ее.

— Прости! Сделай, что можешь. Давай будем продолжать двигаться к центру.

В его голосе прозвучала усталость. Вонищенка не разжимала рук чуть дольше, чем это было необходимо. Джек не возражал.

Вдруг Вонищенка склонила голову набок.

— Постой-ка.

— Ты что-то улавливаешь? — встрепенулся Джек.

— Я кое-что слышу. А ты разве нет?

Она стремительно зашагала по улице. Теперь Джек тоже слышал. Музыка казалась до боли знакомой, а голос — и того знакомее.

Плоть и кровь,

Отвезите меня домой…

…Люди в моем чреве

Отправятся вместе со мной,

Вместе со мною в ад.

Вместе со мною в ад.

— Чтоб мне провалиться, — пробормотал Джек. — Похоже на Сиси.

— Это и есть Сиси Райдер.

Речь шла об одной из самых старых и близких подруг Розмари — из-за вируса дикой карты, который активизировался после тяжелейшей травмы, женщина находилась под постоянным наблюдением в клинике доктора Тахиона.

Вместе еще с несколькими зрителями они остановились перед стеклянной витриной «Крейзи Эдди». За стеклом висело несколько больших видеоэкранов. Из динамиков лилась музыка. На экранах остроугольные черно-белые геометрические тела катались и сталкивались друг с другом.

— Она что, снова выступает? — удивилась Вонищенка. — Розмари ничего не говорила.

— Не живьем. — Джек прищурился. — Только в таких видеоклипах. Я слышал, она в последнее время пишет много песен — для Ника Кейва, Джима Кэррола и всех остальных. В «Войсе» писали, Лу Рид даже подумывает о том, чтобы включить одну из ее песен в свой новый альбом.

— Как бы мне хотелось, чтобы она снова давала концерты!

Джек пожал плечами.

— Возможно, еще и будет. Говорят, сейчас она уже может общаться с людьми.

— Если она делает записи, — сказала Вонищенка, — значит, уже пошла на поправку.

— Ручаюсь, Корделия захочет с ней встретиться.

Вонищенка улыбнулась.

— Корделии шестнадцать лет. Может быть, Сиси знакома с Брайаном Адамсом.

— С кем?

— Идем.

Она взяла его за локоть и повела прочь от витрины. Вслед им неслись стихи.

Ты можешь о боли петь,

Ты можешь петь о печали,

Но завтра изменишь едва ли,

Не сможешь вчера стереть.

В соседнем боксе, отделенном от его собственного лишь тонкой матерчатой занавеской, кого-то рвало. Шумно, энергично, неудержимо — словом, рвало от души.

— Ну вот, я ему и говорю: сейчас я твою натуральскую морду как размажу по…

Но по чему именно изрядно перебравший, судя по голосу, джокер собирался размазать морду натуралу, так и осталось неизвестным — его заглушил одинокий вой сирены «скорой» и обиженное «ай!» Тахиона.

— Хватит распускать нюни! — прикрикнула на него доктор Виктория Квин, у которой был такой вид, как будто венценосное имя все тридцать шесть лет ее жизни эту самую жизнь бесконечно отравляло. Хмурый взгляд, сдвинутые брови совершенно не вязались с хорошеньким личиком и пышными формами.

Она сделала еще стежок.

— Чем вы шьете? Вязальной спицей, что ли?

— Ну и где ваш хваленый такисианский стоицизм? Кто говорил, что у вас на родине боль переносят не поморщившись и смеются в лицо превратностям судьбы?

— Вы чудовищно обращаетесь с пациентами.

— Полагаю, вы нашли его в баре?

Докторша пропустила мимо ушей выпад Тахиона. Рулетка непонимающе уставилась на нее.

Такисианин, вполне справедливо расценив эту колкость как оскорбление, прицепился к форме и не заметил сути.

— Я не все время провожу в баре. Зря вы рассказываете об этом направо и налево.

За занавеской начали шуметь.

— Сидите здесь, — велела Квин и отдернула занавеску.

Тахион прикрыл волосами так и не зашитую до конца рану, из которой все еще торчала игла, и сполз с каталки. Рулетка протянула руку — удержать его.

— Куда ты?

— Помочь.

— Ты же ранен. Ты сам пациент.

— Это пока что еще моя клиника.

Рулетка слишком устала и была слишком поглощена образами, которые проплывали у нее перед глазами, чтобы спорить. Поэтому она просто последовала за ним в приемный покой клиники, носящей имя Блайз ван Ренссэйлер.