Ребята вошли в грот, ноги утопли в снегу, белоснежные стены озарил плащ повелителя вод.

Цестар сложил на боках крылья и поднял морду, взор его устремился к черному небу, откуда на них смотрела холодная, еще не выбравшаяся из-за облаков луна. Последнее, второе полнолуние. Ребята стояли тихо и смотрели, как луна вступает в свои права, медленно выкатываясь и прокладывая золотую дорожку от черного неба до заснеженной земли.

– Мне пора, – произнес Цестар, оборачиваясь. Он бил копытом и смотрел словно бы сквозь них.

– Постойте, а мы?! – изумилась Даша.

– Вам со мной нельзя.

– Скажите, – подруга вытянула шею и кивнула на копыта, – у вас все четыре подковы?

Бог Стихии рассмеялся:

– Нет, славная девочка, одну подкову я подарил маленькой хитрой фее, которая освободила меня от пут огненных эльфов. Уверен, вы с ней уже знакомы.

– Да! – хором ответили ребята.

Ногли громко фыркнула, Цестар посмотрел на нее и ласково произнес:

– Береги их, сестра, береги, как себя. – С этими словами он сорвался с места и поскакал по лунной дорожке. Когда копыта бога Стихии соприкоснулись с лунным светом, посыпались разноцветные искры, он расправил крылья и отделился от земли. Еще долго они видели его силуэт, мчавшийся по золотому мосту к холодной луне, пока крылатый Цестар не превратился в одну из тысячи звезд на небе.

– Вот это да! – прошептала Даша. – Какой красивый!

Руслан подозрительно поглядел на колибри, перебиравшую лапками от холода на плече у Даши.

– Почему он назвал тебя сестрой? И о чем ты ему шептала?

– Видишь ли, большие знания нередко убивают, – отмахнулась от вопроса Ногли в своей обычной манере.

Он вздохнул. Стало ясно, что от вредной птицы ему ничего не добиться.

– Привязалась к нам, – морща нос, проворчал Руслан. – И без тебя хорошо управлялись!

– Не ссорьтесь! – примирительно воскликнула Даша. – Ведь если никто не нашел жемчужину, на рассвете все почернеет, и мы… мы… – Она не договорила.

Повисло гнетущее молчание.

Мальчик заметил, что под ногами растаял снег. Мантия Акватила растапливала любые льды. Подруга неотрывно смотрела на небо. Ногли нахохлилась, ее заметно обидели его слова, но ему это было безразлично. Точнее, ему хотелось бы стать безразличным, но почему-то не получалось. Жалость к замерзшей птичке, пусть даже острой на язычок, не давала ему покоя. Ногли постоянно его сердила, любое ее слово задевало сильнее, чем если бы его произнес кто угодно другой. А больше всего раздражало, что подруга постоянно защищала бесцеремонную колибри. Он понимал: ссоры – это не лучшее, что можно выбрать для последних часов жизни, поэтому негромко сказал:

– Хоть ссорься, хоть не ссорься, все равно вместе сгинем. – Руслан протянул руку. – Иди под мантию, холодно ведь.

Ногли молча перебралась к нему на ладошку. От прикосновения ледяных лапок ему стало еще сильнее жаль замерзшую птичку, он прижал ее к груди и пробормотал:

– Грейся, забияка.

Руслан заметил, что подружка еле заметно улыбнулась, хоть ничего и не сказала, она явно одобрила его поступок. А ему всегда было необыкновенно приятно, когда она вот так молча его одобряла. Он сам не знал, почему на душе от этого делалось легко-легко, а в груди разливалось приятное тепло. Его мало кто слушал. Учителя да бабушка. Вот Васька слушал всегда. А куда ему деваться? В огород, за грядки с капустой? Так мальчик и там его отыскивал. Родители же не слушали и не слышали его. А сколько раз он видел, как идет по улице мальчик или девочка его возраста и рассказывает что-то родителям, а они внимательно смотрят, улыбаются, гладят по голове. Иногда ему думалось, что Дашины родители с радостью послушали бы его, но при них он чаще всего робел и ничего путного сказать не мог. Школьные приятели слушали, но не так чтобы очень внимательно, недосуг им было вникать. Мама же хмурилась, когда он пытался что-то рассказать, а папа нервно улыбался, поглядывая на часы. Руслан поскорее заканчивал говорить и уходил к себе в комнату. Учебники с тетрадками не умели хмуриться и смотреть на часы. Он даже иногда воображал их собеседниками, – нечасто, когда уж совсем хотелось выть от тоски. Между собой родители редко разговаривали, бывало, разговорятся, если выпьют, но тогда все заканчивалось очередной ссорой. Отец заводил разговор про мамину работу, на которой она постоянно задерживалась, кричал, что не слепой, грозился ее бросить, называл разными грубыми словами. Мама обзывала его тряпкой и никогда не верила, что он действительно ее бросит. Отец в таких случаях частенько хлопал дверью, но через пару дней возвращался, приносил цветы, просил прощения. Мама прощала, но вскоре все повторялось. После одной из таких ссор мама вернулась подвыпившая с корпоративной вечеринки с каким-то сотрудником. Высокий светловолосый мужчина с тонкой золотой штучкой на синем галстуке принес Руслану большую коробку, в которой была машина с пультом дистанционного управления. Мальчику еще никто не дарил игрушки лучше. Он так и не понял, почему этот богатый человек сделал ему такой хороший подарок, почему долго пристально смотрел на него, а на прощание пробормотал: «Как он вырос».

Мама увела мужчину на кухню, и они долго там разговаривали, пока не пришел папа. Это был самый страшный скандал в истории их семьи. Отец тогда ушел от них на целый месяц. Мама плакала. Сотрудник с работы больше к ним не приходил. Папа же вернулся за своими вещами – и остался. Машинку с пультом Руслан так и не вынул из коробки. Она по сей день лежала где-то высоко на шкафу. Играть с ней ему совсем не хотелось. А чуть позже, месяца через три после папиного возвращения, мама попросила принести ей квитанцию из сумки. В боковом кармашке на молнии Руслан увидел фотографию. На ней маму возле пальмы обнимал тот самый сотрудник с работы. С коротко подстриженными волосами, в белом купальнике, мама выглядела необыкновенно счастливой. Такую прическу она носила еще до его рождения – а потом отрастила длинные волосы и ни разу их не обрезала.

Даша взяла Руслана за руку. Он приоткрыл глаза. Небо чуть просветлело, а яркая луна поблекла.

– Уже совсем скоро, – дрожащим голосом промолвила девочка. – Скоро рассвет.

Словно в подтверждение ее слов из-за горизонта показались несмелые лучи восходящего солнца.

Руслан почувствовал, как подруга сильнее сжала его ладонь, сердце от волнения забилось быстрее. Он и сам не знал, верит ли в скачок времени, верит ли, что все почернеет и исчезнет, но страх подруги отчасти передался и ему. Он не боялся смерти, а иногда сам просил о ней Бога или, может, секретаря, подменяющего его божественное величество. Частенько жить ему не хотелось, если только ради бабушки, ради Васьки, ради Дашиной улыбки. Но, бывало, мальчик думал, что лучше уж наблюдать за ними с неба. Подруга утверждала, будто там спокойно и хорошо.

Ему хотелось в это верить, невзирая на брошенные как-то матерью слова, мол, помрешь – черви сожрут и все забудут, как тебя звали. Разве смог бы он забыть бабушку, Дашу или Ваську? Никогда бы не забыл! «Дорогих людей нельзя забывать» – так говорила подруга. Ей это, наверное, сказали родители, а они плохому не научат. Васька, конечно, не человек, но он понятливый – как профессор института.